– Чем бы дитя не тешилось… Дай волю, так ты всех укокошишь, кто на тебя косо смотрит. А Мушхуш – существо нежное и в чем-то уникальное. Сохранившееся, между прочим, с древних времен. Его изучать надо.

– Ага. В зеленую книгу драконов занести…

Когда Машке скучно, она начинает спорить. Не важно, с кем и о чем, просто из любви к искусству. А бвана спорить наоборот, терпеть не может. Он считает, что всегда прав, а споры – есть пустая трата времени и сотрясение воздуха. Он от них скучает. А когда учителю скучно, он превращает окружающих в мокриц, ящериц и других мелких и безобидных животных. Вот такой вот конфликт интересов.

– А вот мне интересно, – носить напарницу в коробочке не хотелось. – Как может быть древнее существо, если Нави всего полтора десятка лет?

– Тайна сие великая есть, – охотно переключился учитель. – Природа Нави – предмет многих философских размышлений. Что было в начале? Распыление – и, как результат коллективной галлюцинации магов, мир за Завесой. Или же, он существовал всегда… Что, в свою очередь, подтверждают сказания и мифы разных народов.

– В сказки верить – себя не уважать, – веско высказалась Машка.

– Тут всё сложнее, – не обиделся учитель. – Магических созданий поддерживает сама земля. Поколениями люди верили в сверхъестественных существ и богов. А мы, как ты помнишь, находимся в Египте – средоточии древних мифов. Вера настолько глубоко пропитала пески и камни здешних мест, что для воплощения фантазий достаточно искры – в буквальном смысле. Так что поосторожнее с желаниями, мадемуазель, – совсем другим тоном заключил Лумумба. – Не ровен час, сбудутся.

Повернулся и пошел по гребню дюны. Есть всё равно было нечего и мы покорно поплелись следом.

– А вы точно знаете, что это хорошее направление? – осторожно спросил я через час. Кругом были одни пески. Дюна плавно перетекала в дюну, и мы барахтались в них, как кильки в раскаленном томатном соусе.

Что характерно: мы с Машкой увязали по колено. Ноги скользили, подворачивались, вызывая оползни и пескопады, а вот наставник шествовал по песку, аки по проспекту Космомольцев. Лаковые штиблеты его были чисты, будто только что из магазина, стрелками на брюках можно было молекулы расщеплять, а полы плаща трепыхались на ветру, как крылья бабочки "Мёртвая голова".

– Видите тонкую полоску зелени? – указал Лумумба на горизонт, не сбавляя хода. – Там Нил. Большая вода. А значит, лодки, верблюды, носильщики в белых штанах – словом, любые блага цивилизации, каких только душа пожелает.

– А вы не можете наколдовать ковер-самолет, например? – спросила, пыхтя, Машка. – Или тапки-скороходы, на худой конец?

Бвана сердито на неё покосился.

– То есть моя лекция на вас, мадемуазель, не произвела никакого образовательного эффекта.

– Ну почему же? – сняв курточку, она повязала её вокруг талии за рукава. – Очень интересно было…

– Интересно? Всего лишь? – начал заводиться Лумумба.

– Учитель хочет сказать, что нельзя переть в чужой монастырь со своим самоваром, – опередил я лавину упреков, сравнимую с падением Пизанской башни. – Здесь свои законы, и не зная их, мы можем наломать дров и разозлить всех местных. А мертвецы не любят, когда их злят.

Никаких благ цивилизации в виде белых штанов и осликов на пристани Нила не обнаружилось. Да и от самой пристани остались лишь гнилые мостки. Вокруг, в липкой и вонючей грязи, нежились крокодилы. Сначала я принял их за бревна, но когда попробовал наступить на одного и он открыл пасть… В общем, башмак удалось спасти только чудом.

– Сик транзит глориа мунди, – печально заметил Лумумба. – Пристань Гизы всегда была довольно оживленным местечком. Отсюда начиналась куча маршрутов по Долине Мертвых. Она всегда кишела охотниками за сокровищами, гробокопателями и прочим сбродом, как амбар – крысами. Каждый день из Каира прибывали сотни лодок. Но нет больше верблюдов, разбойников в малиновых фесках, с черными, свисающими на грудь усами и кривыми ятаганами; нет европейцев в пробковых шлемах, с револьверами и фотоаппаратами, нет торговцев поддельными редкостями, ловких мальчишек, готовых своровать даже седло из-под погонщика ослов… Никого нет. Остался только песок.

– И мумии, – добавила Машка.

– Дались тебе эти мумии, – потерял терпение наставник. – Ни одной ведь еще не видели…

– Увидим, – мрачно пообещала напарница. – И тогда живые позавидуют мертвым.

Я привык ходить пешком. В Москве, например, использовать магию в бытовых целях запрещено, а иметь автомобиль, или хотя бы собственный велосипед, могли единицы. Даже товарищ Седой ходил пешком. Когда не ездил на правительственной "Чайке", конечно.

Но: несколько километров по каменным мостовым, под сереньким, сеющим дождик Московским небом, и столько же по раскаленной белой пустыне, под раскаленным белым небом, с которого безжалостно палит раскаленное белое солнце, а в морду, как бы ты не повернулся, дует раскаленный ветер… Это, как говаривал отец Дуршлаг, две большие разницы, дети мои.