Чин освящения нового Успенского собора провел 19 сентября 1902 года сам архиепископ Новгородский и Старорусский Гурий, который прибыл в Рдейскую пустынь в экипаже по новой дороге, восстановленной в период строительства монастыря. А между деревнями, расположенными в этой местности, дороги проходили по «кладкам» – стволам деревьев, положенным по болоту в два ряда, подобно узким рельсам. Местные жители, привычные к такому способу передвижения, помогая себе шестом, быстро двигались по кладкам, а для пришлого человека такой путь был связан с риском для здоровья.

Еще накануне открытия собора с раннего утра начали собираться богомольцы с разных мест. Ко времени всенощного бдения их уже собралось такое множество, что обширный храм не мог вместить и самой малой части собравшихся, большинству пришлось расположиться в монастыре вне церкви и молиться на открытом воздухе. У всех был восторг от огромного, богато украшенного Успенского собора и божественного песнопения прекрасного хора пустыни. Именно с этого дня Рдейская пустынь подтвердила статус центра духовной жизни округи. В 1908 году в Новгородских ведомостях признавалось, что по красоте, богатству и по отправлению церковных служб Рдейский монастырь – один из первых и лучших во всей Новгородской губернии. Вот так описан праздник в честь Успения Божией Матери 1908 года: «Вереницы богомольцев все прибывают и прибывают. Все помещения для публики (гостиницы и сторожки) нарасхват занимаются.

За стенами монастыря около причтовых домов расположились торговцы с пряниками, кренделями, яблоками и селедками, которых толпою окружают покупатели. Кое-где раздается веселый смех молодежи. Интеллигенты с важным видом гуляют по берегу озера. После Литургии, отличавшейся особой торжественностью, вокруг монастырских стен под звон всех колоколов совершается крестный ход. Впереди шли два хора, а за ними с иконами шествовало духовенство, настоятельница пустыни, рядами сестры, а за ними масса народа. Среди икон, которые несли на высоких носилках, была старинная местная святыня – чудотворная икона Успения Божией Матери».

Хозяйство Рдейской пустыни с каждым годом крепло. К 1916 году ей принадлежали: 311 десятин, 720 сажень земли, государственных процентных бумаг на сумму 84799 рублей, на книжках сберегательной кассы имелось 39291 рубль. Во время первой мировой войны монастырь ежегодно жертвовал деньги на устройство и содержание лазарета при Юрьевом монастыре, а также для оказания помощи фронту, раненным, семьям фронтовиков. Пустынь отсылала в дар армии постельное белье собственного изготовления.

Однако судьба безжалостно приближала события 1917 года, которые начинались задолго до революции, имея глубинные больные корни периода освобождения крестьян. Устройство сельского хозяйства с ее чересполосицей и низкой производительностью сельского труда тормозило развитие промышленности и всей страны в целом. А попытки быстро изменить структуру силой полиции и казаков, заставить работать по новым правилам привело к потере доверия народной массы сначала к царской власти, а затем и к институту церкви, так яростно ее поддерживающей. Еще в последние годы девятнадцатого века все население воспитывалось на глубоко монархических принципах преданности царю и всему строю того времени, считая его нравственно правильным. Но ситуация стремительно менялась. Вот как рассказывает в своих воспоминаниях митрополит Вениамин (Федчинков):

«Когда заболел царь Александр Третий, я был школьником духовного училища. Боже! Как, мы, мальчишки, принимали близко к сердцу! После урока и обеда многие из нас почти бежали к углу Большой улицы на Варваринской улице, где на особой деревянной доске вывешивались ежедневно бюллетени о состоянии здоровья больного нашего царя: температура, пульс, общее состояние… и мы видели с болью, что дело плохо. Уверяю читателя, что если бы мой родной отец болел, едва ли бы я был захвачен большим интересом к нему, чем к царю. Нет, скажу больше, я менее страдал бы за родного отца, чем за царя. Мы маленькие люди, никому не нужные, простые, бедные. Наш удел всегда таков, чтобы страдать, болеть, умирать, так должно быть. Но он – царь! Общий отец всех нас, всей страны, его смерть огромное дело, так жило сердце мое. И когда дошла весть о смерти царя, я обливался горячими слезами и слезы были искренними. Молитвы наши за царя не были лишь по указу начальства, а отвечали общему нашему настроению. Приблизительно так же должны были чувствовать и мои родители и народ.

Десять лет спустя, когда я уже был профессорским стипендиатом в академии, я написал одно письмо царю и подписал, Преданный до смерти такой-то не без колебания. А тогда уже прошла первая революция. Что же это означало? Лицемерия у меня не было, тогда говорили во мне больше ум и долг, чем непосредственное требование сердца. Увы! За десять лет что-то изменилось уже и во мне.

А когда была убита вся царская семья, мы служили панихиду в Симферополе. Но ни я, никто другой не плакали, хотя в это время у нас в Крыму были белые войска, и бояться красных было нечего. Даже народу в церкви было мало. Что-то порвалось, стало большой психологической загадкой: как же так быстро исчезло столь горячее и глубокое благоговейное почитание царя? В рассказе одного слушателя профессора Ключевского В. О. мне пришлось прочитать его «пророчество» о народе: «Народ, вступивший на революционный путь (1905г), обманул своего Царя, которому клялся в верноподданичестве и безграничной преданности. Наступит время, когда он обманет и Церковь, и всех тех, кто его считал православным и богоносцем. Придет пора, что он сумеет обмануть и социалистов, за которыми сначала пойдет».

Удивительное предсказание, сказанное еще в начале 20 века, а записанное в конце Великой Отечественной войны, когда в победивший социализм верила половина человечества! Однако, вернемся в революционное время.

«Должно признать, что влияние Церкви на народные массы все слабело и слабело, авторитет духовенства падал. Духовная жизнь и религиозное горение начали слабеть. Вера становилась лишь долгом и традицией, молитва – холодным образом по привычке. Огня не было у священников. Они продолжали кормить верующих людей манной кашей, а люди хотели уже взрослой твердой пищи. В это же время марксистское объяснение происхождения религии, хотя и не принималось большинством верующих, но легко ложилось на обездоленных людей и шло навстречу их низшим инстинктам. Суть его проста: властители и власть, а отчасти и духовенство пользовались религией для удушения протестов и для защиты своих привилегий. Народу обещали будущее небесное блаженство, лишь бы бедняки не бунтовали против земных господ. Такое материалистическое объяснение легко принимать бедняками.

Кроме того, Церковь перестала быть «солью» и поэтому не могла осаливать других. Привычки к прежним принципам послушания, подчинения еще более делали духовенство элементом малоподвижным. Примером тому служил массовый уход студентов духовных семинарий, академий в другой вид деятельности. И поэтому, можно сказать, духовенство тоже стояло на пороге пересмотра и испытаний. Увы, но это народу было нужно, а стране суждено пройти. Люди всегда жаждали сильных ощущений, в чем бы они не проявлялись. И это, в основе, правильно: человеческая душа создана не для будничного прозябания, а для высокой, мощной жизни. Человек всегда искал захватывающих переживаний, хотя бы и нездоровых. «А он мятежный просит бури, как будто в бурях есть покой!» Не может и не хочет человек найти покой в безжизненности, в будничном спокойствии.