— Никому я здесь не нужна! — страдала Гвендолин, запихивая в рюкзак несколько смен белья и чистые носки. — Никто меня не любит! Только и ждут, как бы выгнать из дома и… и…

Она повалилась на кровать и глухо завыла в подушку. Мысленный взор рисовал удручающие картины. Проклятая тетка прямо с порога примется выпытывать все об уроках, увлечениях, симпатиях, влюбленностях и так далее и тому подобное. И будет слушать, чопорно поджав губы и вздернув бровь. Ей никогда и ничем не угодишь! Молчишь — значит, скрытничаешь. Начнешь рассказывать — девочке не подобает трещать без умолку. Захочешь почитать — в гостях это невежливо. Поддержишь беседу — нехорошо встревать, когда взрослые разговаривают. И не нужно сидеть с постной миной, ведь никто не умер. Шутить лучше со сверстниками; хотя смех вообще, с причиной или без — это показатель недалекого ума и распущенной натуры. Джинсы? Вершина разврата! Платье с вырезом? Непристойно!

Как она саму себя-то терпела?

«А после ужина я прочитаю тебе новые примечания к твоему гороскопу. У меня выдалась свободная неделька, и теперь я могу с уверенностью объяснить твою склонность к обману и лени, а также некоторые серьезные изъяны характера…»

— Вот уж фигушки, — проворчала Гвендолин, вскинув голову и снимая с лица прилипшую паутину волос. — Надо прихватить с собой плейер, фотоаппарат и кучу одежды для прогулок по городу. И позвонить Кирстен, пусть подкинет ещё десяток своих идиотских книжек.

Мысль о прогулках принесла облегчение и даже воодушевила. В самом деле, никто не требовал безвылазно киснуть дома. Мама обещала снабдить деньгами, так почему бы не потратить их на автобусный проезд до Молли или Кирстен? Вот девочки обрадуются!

Так или иначе, Гвендолин заканчивала сборы в отличном настроении. Ей предстояло разработать план ежедневных побегов из тетушкиного дома, а это было увлекательнее, чем валяться в кресле с глупой книжкой.

— Милая, поторопись, у меня дежурство! — мама нетерпеливо постучала ладонью по двери комнаты.

— Иду.

Закинув на плечо рюкзак и прихватив с собой джинсовую куртку, Гвендолин толкнула плечом дверь и вышла в коридор.

Мама окинула ее придирчивым взглядом:

— У тебя нет другой юбки?

— Грязная, — не моргнув глазом, соврала Гвендолин. — Все грязные.

— Но эта слишком…

— Короткая? — с вызовом.

— Домашняя, — в мамином голосе прозвучал мягкий укор, и стало понятно: действительно слишком короткая.

В ушах так и слышалась трескучая теткина отповедь, обличающая легкомыслие нынешней молодежи. Гвендолин с трудом удержалась от ехидной усмешки.

— Но ведь я и буду дома, или как?

Мама с сомнением пожала плечами и кивком указала на дверь. В руке у нее звякнули ключи.

— Отвезу тебя на машине.

— Спасибо.

— Зубную щетку взяла?

— Угу.

— Постельное белье не забыла?

— Нет. — Больно много радости спать на плесневелых теткиных простынях.

Дорога протекла в молчании. Мама, наверное, решила, что Гвендолин дуется, и больше не приставала с расспросами. Не так-то просто следить за потоком машин и выяснять отношения с дочерью. Но Гвендолин не сердилась: в голове вызревал план по обезвреживанию кузена. У того, без сомнения, уже был заготовлен боевой арсенал из пластилина, дохлых мышей и цветных чернил, но на сей раз Гвендолин не собиралась спускать дело на тормозах. Война, значит, война. Гаденыша давно пора проучить.

К тому моменту, как машина притормозила у обочины возле поворота в Крытый проезд, Гвендолин почти придумала способ установки кувшина с водой на верхнем торце двери — на случай, если Дэнни сунется к ней ночью, чтобы подкинуть очередную убитую животину.

— Веди себя хорошо, — попросила мама, словно прочла мысли.

— Ладно, — Гвендолин сделалось совестно. Но лишь на минуту, пока не выбралась из машины. Когда мамин автомобиль зашуршал по асфальту и скрылся из виду, писклявый голосок совести надорвался и издох.

Мрачно вздыхая, Гвендолин потопталась на тротуаре, оттягивая миг, когда придется углубляться в неприветливый серый переулок с мусорными бачками. До Крытого проезда на машине не добраться — слишком там криво и тесно.

Заходящее солнце уже раскрасило облака в сотню розовых оттенков. Рассевшись на покатых крышах вдоль водосточных желобов, курлыкали голуби. Гвендолин шугнула ворону, громко долбившую крышку мусорного бачка, и вышла на Кленовую улицу. Сотня метров неторопливым шагом вдоль аккуратных газонов, другой переулок — и мир вокруг словно выцвел. Она очутилась в тисках Крытого проезда. Подошвы туфель заскользили по гладкому, неровному булыжнику, утрамбовавшему улицу от края до края. Слева вдали мелькнуло единственное цветное пятно — кусочек кирпичной стены Старого парка, — однако от этих красок тянуло убраться подальше.

Дом Брэмнеров приближался, и боевой запал у Гвендолин сдувался, словно воздушный шарик. На пороге, перед скучной серой дверью от него осталась одна жалкая резиновая тряпочка.

Тетушка Тэххи открыла быстрее, чем Гвендолин собралась с духом.

— А, прибыла наконец, — буркнула она вместо приветствия и улыбнулась одними губами, коротко и сухо. — Ужин стынет.

— Добрый вечер. — Гвендолин ведь знала, что ее ожидает. Не стоило унывать раньше, чем для этого появится сотня настоящих поводов. — Мама передавала привет. О, какой замечательный воротничок!