– Говорят, в Москве кур доят! Ты уже выбрал, ты выбрал… «иди»… просто так… «иди».

– А что я должен был делать?

– Не пускать меня, закрыть, мордой об капот этого Париса доморощенного размазать. Менелай войной пошёл против Трои за свою Елену Прекрасную, а ты?

– Ты вправе сама решать, Мурочка…

– Да хватит уже… сама решать… Что решать-то? Сколько мне жить в этом доме? Когда ты окончательно устанешь от меня и моих проблем… когда укажешь мне на дверь… когда мальчишки тебя достанут или Машенька… или когда тебе надоест играть в примерного семьянина, и ты вернёшься к своим бабам и гулянкам?.. Что я вообще могу решать, большой дядя?.. Приживалка.

– Ты не приживалка и прекрасно это знаешь.

– Конечно знаю, знаю… отойди, пожалуйста, - забираясь на стремянку, что-то ища на самой верхней полке шкафа. – Говоришь, любая блондинка хочет шубку или платье, а особенно туфли, и знаешь, ты прав. Любая хочет. И я хочу. Мы когда покупали мне шубу, там рядом висела очень красивая, очень, из голубой норки… нереально дорогая, но красивая, и я её хочу. И туфли хочу, в которых даже ходить не смогу, но ведь хочу… А больше всего я хочу жить со своим мужчиной и не думать – надолго ли это? Хочу знать, что это навсегда, что я и мои дети так же дороги ему, как и он мне. Я хочу, чтобы его сердце так же останавливалось, когда он смотрит на меня, как моё останавливается, когда я вижу его. Ох, большой дядя, знаешь, какой ты красивый?! На тебя женщины смотрят, они тебя просто едят глазами, слизывают, как сироп, а я хочу знать, что ты всегда будешь со мной, всегда рядом… вот чего на самом деле хотят блондинки! И я хочу знать, что ты пойдёшь войной на Трою или, в крайнем случае, повернёшь голову до щелчка любому Парису и даже мне за попытку изменить тебе…

– Но я не могу гарантировать тебе это, Агата!

– Чего не можешь мне гарантировать?

– Вот это «навсегда»… Я старше тебя на двадцать лет.

– И чтоооооооо? – она просто завизжала. – Надоел ты со своими двадцатью годами, ты посмотри на себя! Ты в такой форме, что любой двадцатилетний рядом не стоял, но не в этом дело… НИКТО не может и НИЧЕГО не может. В любой момент, любой человек может заболеть, умереть, влюбиться, ему могут привезти тройку-другую племянников, но они хотя бы знают, что человек, который с ним рядом, ХОЧЕТ этого. Когда люди клянутся в этом «долго и счастливо», они клянутся в том, что хотят этого. И пусть я плакала по Лёшику, как дура… я с тобой хотела жить и только тебя видела рядом. Как же хотела этого, как хотела… хочу… - не выдержав, Агата заплакала.

Ей некого было винить, всё, что ей оставалось, это принять ситуацию такой, какая она есть. Она уехала с Лёшиком, её не было всю ночь, и Ярослав, который бог знает по какой причине терпел их присутствие всё это время, теперь, наконец-то, освободится от них и вернётся к своей обычной жизни.

Что ж…

– А ведь я даже не переспала с этим куском урода… - себе под нос.

– Чего бурчишь, Мурочка?

– Да, говорю, что даже не переспала с Лёшиком, прикинь… Не Агата, а королева драмы.

– Тебя всю ночь не было, у тебя засос.

– Не сдержался парень, - она говорила нервно, немного с сарказмом и ненавистью к самой себе.
– Бывает, потом я его послала и ушла, погода, знаешь, этой ночью была паршивая, пальто, наверное, до сих пор не высохло… Я не буду его забирать, какой смысл, свернёшь его – кашемир скатается, жалко будет… а так, может, отдашь кому-то. Оно хорошее, модное, - слезла со стремянки и пошла на улицу.

Ярослав смотрел на девушку за огромными окнами и никак не мог смириться с тем, что она уезжает… Долго смотрел, прокручивая в голове монолог блондинки. Где-то между шубой из голубой норки и плохой погодой Ярослав понял главное.

Он стоял рядом с продрогшей девушкой и смотрел на заплаканное лицо и трясущиеся не от холода руки.

– Не уезжайте, Мурочка… ты слышишь меня? Не уезжай.

– Я не могу остаться, большой дядя.

– Конечно, можешь.

– Не могу, - слезы было не остановить, но она не всхлипывала, просто слезинки скатывались одна за другой, - я не могу.

– Я хочу, чтобы вы, чтобы ты осталась, хочу провести с тобой всю жизнь, хочу всегда быть рядом, и чтобы ты всегда была рядом со мной… И, знаешь, на самом деле, очень хочется размазать Лёшика по капоту, и если уж быть до конца откровенным, Мурочка, - он нагнулся, чтобы заглянуть в лицо блондинке, - мне до чёртиков хочется по тому же капоту размазать твоё хорошенькое личико.

– Правда?

– Конечно, ты почему сразу домой не пришла? Почему по ночному городу шлялась под дождём, какого вообще села с ним в машину?! Я зол, Мурочка, но всё равно хочу с тобой «навсегда», даже если тебе ещё пяток племянников привезут бортом МЧС. Не уезжай… не надо. Не потому что тебе будет тяжело, я потому что мне будет невыносимо без вас.

– Аааааааа… ладно, - неуверенно.

– Но!

– Что? – она смотрела на Ярослава и, кажется, была готова выполнить любые условия.

– Я поцелую тебя, когда сойдёт засос, прости, Мурочка, это выше моих сил.

– Хорошо.

– Вот и славно, пойдём в дом, синяя уже.

– Так парни, переезд отменяется.

– Так ты теперь снова наш папа? – Лютик, очень осторожно.

– Людовик, я ваш папа в любом случае, и если ты ещё хоть раз усомнишься в этом, клянусь, я не отдам тебе дополнительный комплект рельс, - в расширенные глазёнки мальчика, который мысленно уже добавил к своей дороге ещё пару путей, - с мостом и туннелем.