Еще в 2016-м году мы сказали всем журналистам, что не надо писать официальные запросы в ОГА, просто приходите по вечерам, когда у нас меньше работы, и задавайте вопросы – мы будем подробно на все отвечать.

Мы были единственным госорганом в стране, который еженедельно, каждый понедельник, отчитывался о сделанном на брифинге перед СМИ.

Спасибо каждому работнику медиа, кто переживал все сделанное вместе с нами.

Мы также начал активно и много писать в Facebook. У меня уже более 300 тысяч подписчиков на моей личной странице. На публичной странице Резниченко – почти 500 000 подписчиков. У Оли Горб порядка 45 000. В стране нет ни одной газеты с таким тиражом.

Смешно, но впоследствии нас начали упрекать в том, что, мол, наша задача построить что-то, повесить в ленту фото – и хоть трава не расти. Мы отвечали: да, нам важно построить, нам важно фотографии в Facebook запостить, чтобы люди видели, что власть работает.

Во времена, когда мы занимались медиабизнесом, уровень журналистики был на две головы выше, чем сейчас. Умных, информированных и профессиональных журналистов почти не осталось. Поэтому те, кто работает в медиа сейчас, часто предпочитают не замечать того, что мы и другие делаем, а вместо этого спрашивают, где мы живем. И хотя я признаю, что чиновники обязаны отчитываться об этом перед прессой, нельзя же интересоваться только подобными вещами. Валентин в сердцах не раз спрашивал, как кровать, в которой он спит, влияет на его профессиональные способности и почему журналистов не интересует, сколько километров дорог мы построили.

Как-то Резниченко согласился дать интервью одной журналистке. Сев за стол вместе со своим коллегой, они достали MacBook, спрятались за ними и, выглядывая иногда из-за него, стали задавать вопросы, смотря в монитор. Это очень напрягало, потому что нормальные люди так не разговаривают. Затем последовал вопрос: «А что вы сделали для реабилитации участников АТО?» Валентин к тому моменту уже минут десять еле сдерживал себя, а затем спросил журналистку: «Вы меня извините, как долго вы находитесь в ОГА? С утра? У меня Центр реабилитации воинов АТО на первом этаже. Вы там были? Нет? А почему? Пошли бы своими глазами посмотрели, вы ведь журналист. Зачем вы меня тогда спрашиваете? Напишите вопросы, моя пресс-служба напишет ответы, и я подпишусь под этим. И все. Вы же со мной не разговариваете, а смотрите в монитор». Журналистка выбежала из кабинета в слезах.

Затем вышел этот материал. Вот как был подан разговор с Резниченко (сохраняем оригинальную орфографию и пунктуацию):

– Есть ли в области социальная программа по демобилизованным?

– А может быть, вы спросите это там? Внизу находится центр поддержки воинов АТО. Вы в него заходили? Вы в нем были? Вот серьезно?

– Нет.

– А чего вы пришли меня спрашивать? Вы посмотрели бы сначала и там все, там не то что программа — зайдите и посмотрите. На самом деле, это первая в стране область, которая это сделала. Одиннадцать из одиннадцати моих советников девять — волонтеры. Поговорите с моим советником Начовным, Ольгой Горб, посмотрите наш реабилитационный центр. А вам нужен мой рассказ, какой я очень интересный губернатор… чемпион. Мне не нравится такой рассказ.

– А какой вам нравится?

– Смотрите, нравится такой, когда не надо меня хвалить. Вы меня можете критиковать за то, что я не сделал, и можете сказать, что сделали. А когда вы у меня спрашиваете, что сделали, находясь в этом здании и полдня в городе и не сходив в центр, то мне странно. Давайте мы сейчас сядем и будем рассказывать вам программу. Честно говоря, у меня нет времени и желания. Закончим на этом, да?

– Возможно, вы считаете, что все проделанное – это нормально. Но, тем не менее, я родом из Тернополя. И моя область в этом упомянутом рейтинге обошла лишь Донецкую и Луганскую. Видимо, что-то мешает дать такие показатели области, как у вашей. И именно вашу область отметили как лучшую.

– Я не знаю, что делает губернатор вашей области. Мы же говорим, что меня выделили только по экономическим критериям.

– Социально-экономическим.

– Хорошо, социально-экономическим.

– Это же немало значит. Я не хотела вас никаким образом обидеть.

– Вы меня не обидели ничем.

– Но вы разочарованы.

– Я разочарован, потому что суть ваших вопросов мне не интересна. Мне не интересно на них отвечать. Вы когда-нибудь поймете, когда будете сидеть с этой стороны, что разговаривать с двумя людьми, которые отделены от тебя двумя компьютерами красивыми… Я могу и свой поставить еще и отделится третьим. Мне не интересно отвечать на такие вопросы. Можете так и написать: «Резниченко — мудак».

– Почему же?

– Ну потому что он отказался отвечать на ваши вопросы. Мне не интересны ваши вопросы. Мне не интересно хвалить себя, почему я самый лучший. Так понятно?

А вскоре одесский Дом юстиции имени Саакашвили был закрыт.

Мало кто до сих пор понимает, что именно мы сделали в Днепропетровской области с помощью ProZorro. А мы были первыми в стране, кто посмотрел на эту систему электронных тендеров как на инструмент, а не самоцель – удобный инструмент достижения целей, которые мы сами себе поставили.

Все хотели реформ. Но когда ProZorro было запущено в качестве эксперимента в Министерстве обороны, другие госорганы вводить его не спешили. Зря.

Мы исходили из того, что нужно всегда делать то, что должно быть сделано, даже если закон не обязывает нас так поступать. Иными словами, бездействие – такое же преступление, как и действие вразрез с законом. И вот именно так было в случае с ProZorro.

Есть удобный инструмент. Почему его не использовать? Только потому, что это не обязывает делать закон? Бред.