Она, неожиданно успокоившись, присела на стул, чуть съезжая вперёд, сложив руки под грудью и вытянув заледеневшие ноги к пышущему жаром камину. Расслабилась, демонстрируя полное пренебрежение к происходящему. Раз она ещё жива, значит… Да ничего это не значит! Здесь жизнь ничего не стоит. Её легко отнять и — если ты не дилетант и чётко спланируешь преступление — легко избежать наказания.

В ушах тихо зашумело, убаюкивая. Так набегающий морской прибой, играя с сорванными штормом водорослями, выбросив их на берег, омывает волнами песок. Сквозь шуршание слышала щёлканье ножничек, звон ложки о поверхность стола, осторожное хлопанье створок зеркальца, тяжёлое постукивание зажигалки.

— Вэлэри, где остальные вещи? — Она не шелохнулась. — Или к вам лучше обращаться Наталья?

— Как желаете, господин сыщик. — Прошелестела лениво. — Я уже и ко второму имени привыкла… Остальное — завтра. — Смысла упорствовать не видела. Он знает, о чём спрашивает.

Дознаватель приблизился к ней, поднимая указательным пальцем подбородок и заглядывая в лицо:

— Не бойтесь меня и старайтесь не злить. Я здесь с благими намерениями и ни в коем случае не причиню вам вреда. Жаль, что вы не хотите мне довериться.

— Благими намерениями вымощена дорога в ад, — машинально ответила она, отводя подбородок, отмечая, как напрягся мужчина, переместившись к каминной полке.

Сняв шкатулку с украшениями, он вернулся за стол.

Наташа наблюдала, как он извлёк её утум, серьги с гранатами и фианитами, откопал такое же кольцо. Вертел, всматриваясь, то поднося к глазам, то отводя руку к пламени свечи.

— Редкие альмандины. Как на шкатулке. Но я вижу разницу между вашими украшениями и теми, что в ларце.

Пфальцграфиня промолчала. Конечно, он не имел в виду сами камни, а обратил внимание на способы их крепления, необычный вид застёжки в серьгах — английский замок, — изящность… Ювелир этого времени потерял бы дар речи.

— Я просил вас поведать о вашей жизни, начиная с детства. — Рассматривал утум.

— Почему вы решили, что я стану рассказывать вам о себе? Зачем вам знать обо мне? — Потянулась, протяжно вздохнув, с любопытством посмотрев на Шамси. Как он поступит, услышав отказ? Всё же она нарывается. Хоть он и успокоился, но по-прежнему остаётся опасным.

— Можете не говорить. — Советник смотрел на покачивающиеся носки её туфелек, выглядывающие из-под подола платья. — Таких, как вы, я называю скитальцами. Не знаю, откуда вы приходите. Но вы первая, кого я вижу перед собой живой. У меня подобных предметов в Алеме десяток. — Кивнул на табакерку. — Они разные. Назначение многих мне непонятно. Некоторые найдены на мёртвых телах, иные попали ко мне случайно, как эта шкатулка. Вещи остаются, а их хозяева либо неизвестны, либо мертвы. Если сейчас вы мне станете говорить, что нашли эти штуки, — ткнул пальцем в сумочку, — я не поверю. Потому что вы не похожи ни на кого, с кем мне приходилось сталкиваться по долгу службы. Их и людьми не назовёшь: растерзанные или изрубленные останки не чисти. Вы другая. Вы человек. Ваши манеры, речь, привычки… Они отточены проживанием в ином мире. Ваше поведение граничит с глупостью и в то же время таковым не является, поскольку это объясняется беспечностью, незнанием наших порядков и обычаев. Вы безрассудны и неосмотрительны. Вы привыкли жить в безопасности, как живёт дитя под опекой родителя. Ваши знания меня уже не заводят в тупик, ибо я разгадал вашу суть. Осталось понять: откуда вы появились и что вам здесь нужно.

Наташа боялась пошевелиться. То, что она услышала, казалось невероятным и невозможным. Она содрогнулась от его слов, домыслив, что ему приходилось видеть. Таких, как она, неудачно съездивших в путешествие, бесследно исчезнувших из одного времени и втянувшихся в другое через временную дыру? И инопланетян, попавших сюда из других измерений? Его тихая спокойная речь не вызывала сомнений в своей правдивости. Он не лжёт. Он наделён силой и властью, чтобы не бояться сказать правду. Лгут и изворачиваются слабые, как она, избрав ложь средством защиты.

Спросила себя: «Может быть, хватит выкручиваться и лгать?» Пора остановиться. Душа просила освобождения от тяжкой ноши. Перед ней человек, который готов выслушать, и сможет её понять. Он не примет её за сумасшедшую или ведьму. Он готов поверить.

— Я долгое время находилась в Руси. — Поморщилась от собственных слов. Времени на раздумье, выстраивание логической цепочки возможных вариантов вопросов и ответов, выбора единственно верного решения, не было. Диалог развивался стремительно, и не она заняла лидирующую позицию в этой беседе, всё больше походившей на перекидывание взрывоопасного предмета из одних рук в другие.

— Я видел таких женщин. — Тень разочарования мелькнула на лице дознавателя. Он неторопливо опоясался ремнём, затолкнул за него джамбию и кинжал пфальцграфини. — Вы там никогда не были. Как вам удалось обмануть Манфреда фон Россена?

— Я его дочь. Это доказано. Помню его и свою мать. Мне было четыре года, когда нас с мамой пленили нурманы. — Потирала повлажневшими ладонями колени.

— Вы об отметине, что у вас на затылке?

— Да, у Эрмелинды такая же. Её нам делал один и тот же человек — герр Штольц. Утром можете сравнить.