Соседняя улица, усеянная липкими от покрывающего их клейкого налета, крупными тополиными почками, встретила тишиной. Распустившаяся гладкая молодая листва и длинные пушистые серёжки соцветий, покрытые жёлтой пыльцой, насквозь просвеченные солнцем, издавали дивный смолистый аромат. Скоро созреют и лопнут семенные коробочки тополя, и они, нарядно одетые в нежный белый пух, снежной метелью понесутся по улицам. Разнесутся ветром по городу, серея от пыли, забиваясь в щели оград и каменной мостовой, оседая в канавах и в речных зарослях, скапливаясь во дворах бюргеров, невидимкой проникая в дома, нервируя зарёванную прислугу и вечно бранящихся хозяев.

Наташа не думала, что снова посетит этот дом. В зелёной дымке сада слышалось редкое птичье треньканье. Сердце беспокойно забилось при виде парадного входа.

Пфальцграф, довольно бесцеремонно ухватив её за талию и заглянув в лицо, оказавшееся близко от его, быстро снял её с лошади и опустил на землю, поддерживая под локоть, пока она, качнувшись, приходила в себя.

— С вами всё в порядке?

— Да, — отстранилась от него, отмечая сухой тон, полагая, что интерес к её самочувствию, скорее вызван вежливостью, нежели участием.

Забрав у Руди небольшую плетёную корзинку, уверенно направилась к входной двери.

Витолд, кивнув на сопровождающего гостьи и дав указания своим людям, поспешил за ней. Догнав на крыльце, распахнул дверь, пропуская вперёд.

— Позвольте, — невесомо коснулся её плеч, и тёмно-серая накидка опустилась в руки прислуги.

Пфальцграфиня Ретинда фон Ашберг сидела в кресле у камина и больной не выглядела. Напротив, раскрасневшаяся, с возбуждённо горящим взором, энергично сматывала нитки в аккуратный клубок, выговаривая служанке, выпрямившейся на маленькой скамеечке у её ног, держа на вытянутых руках пряжу:

— Лени, в следующий раз за подобное ты будешь наказана.

За что хозяйка вычитывала прислугу, приходилось только догадываться. Та, недовольно поджав губы и опустив глаза на шерсть, молчала.

Низкий широкий короб с разноцветными нитками и торчащими из них деревянными спицами с недовязанным гладким полотном стоял в угрожающей близости к растопленному камину. Горьковатый пряный запах полыни наполнял жарко натопленную комнату. Пахло летом и детством.

Сделав реверанс, Наташа водрузила привезённую корзинку на столик:

— Госпожа пфальцграфиня, позвольте угостить вас выпечкой и чаем. Вот этот, с розовой завязкой — успокоительный. — Демонстрировала округлые аккуратные мешочки. — Там есть мята, ромашка и боярышник. А вот этот, с голубой завязкой — укрепляющий — с одуванчиком, крапивой, мятой и лопухом.

— Лопухом? — Ретинда, передав клубок служанке, поднесла мешочек к лицу, вдыхая аромат трав. — Откуда ты знаешь об этом?

— У меня живёт травница. А вот заварочный чайник. — Протёрла ещё влажный после мытья сосуд, поставив на стол. — Траву варить нельзя. Рекомендуется залить кипятком и немного настоять. Можно пить с мёдом. Если бы знала заранее, что нанесу вам визит, то наша лекарка приготовила бы для вас ароматическую смесь для дыхания.

— Сядь, — женщина указала на стул напротив себя. — Лени, согрей воды, как говорит… Запамятовала твоё имя…

— Вэлэри Ольес, госпожа пфальцграфиня.

— Да, конечно, теперь я вспомнила… Вэлэри… — она обернулась на внука, отошедшего к окну. — Витолд, разве ты не должен идти в палатинат?

— После обеда, бабушка. Ожидаем гонца из Алема. До тех пор я свободен.

Ретинда, обхватив пухлыми пальцами ручку керамической крышечки, заглянула внутрь заварочника. Отставив его в сторону, подтянула корзиночку с выпечкой. Подхватив пирожок треугольной формы, понюхала его:

— Это должно быть вкусно, если бы только не мой зуб… Витолд, попробуй и скажи.

Пфальцграф не спеша подошёл, без стеснения откусил кусочек, пробуя, утвердительно кивнул.

Наташа, помня, что эчпочмак немного пересолен, ожидала приговора. Но нет, видимо, мужчине было в самый раз.

— Где тебя носит, Лени! — набросилась хозяйка на вошедшую служанку с подносом, на котором возвышался кувшин с кипятком и три толстостенных низких кубка неоднородного медового цвета с плоско-параллельными розовато-серыми полосками. — За это время можно было сходить в палатинат и вернуться.

Наблюдала, как гостья, сполоснув чайничек и насыпав горсть травы из мешочка с розовой завязкой, налила в него воды и, укутав в салфетку, оставила в покое.

— Подождём немного, — девушка села в кресло, поглядывая на красивые кубки из камня. Оникс?

— Мне помнится, графиня фон Борх говорила, что ты из Фландрии?

От неожиданного вопроса женщины Наташа насторожилась:

— Да.

— Кто твои родители?

— Я — дочь купца-переселенца из Иперна. — Замолчала. Этим её знания о «семье», выуженные памятью из подорожной грамоты, исчерпывались. — Это красивый город и мне было жаль оттуда уезжать. — Пожала плечами, гадая, зачем понадобилась пфальцграфине? Если это не связано с лечением травами, то что?