— Вэлэри, тебя это не должно волновать. Вы расстались, пусть даже при неприятных обстоятельствах. Он вдовец. Я была у своего первого мужа третьей женой.

— Синяя борода, — прошептала неприязненно, не к месту вспомнив покойного Фальгахена с его четырьмя жёнами. Она стала бы пятой. Вдруг вскочила на колени и, подавшись к подруге, зло выкрикнула: — Изменник! Мерзкий! Гадкий! И я должна его обслуживать, кормить, поить, убирать за ним, а он завтра притащит сюда свою жену и они… на тонких льняных простынях… — Колотила ладонями по сбитому мятому покрывалу, не сдерживая злость, вырывающуюся с потоком негодования в адрес того, кого недавно так сильно любила. Тяжёлая нитка жемчуга, свисая, била по груди, как когда-то била золотая цепь рабского ошейника. Прижала её, переводя дух, щуря наливающиеся слезами глаза, утихомиривая рваное дыхание. Упала набок, поджав колени к животу и спрятав лицо в ладонях, глухо застонала: — Гад… Гад… Ненавижу… Он тогда за стеной… Я всё слышала…

— Успокойся, Вэлэри… — Графиня гладила её по плечу. — Всё проходит… Утром я скажу, чтобы он съехал, хорошо?

— Иди, скажи сейчас.

— Сначала нам нужно с ним поговорить. Ты же помнишь, что мы собирались поехать к нему… Насчёт сына Брунса… А Бригахбург здесь и не нужно никуда ехать. Это удача!

— Какая, к чёрту, удача?!

— Понимаешь меня, Вэлэри… — Гладила подругу по голове. — Да перестань, наконец, ругаться! Ты должна быть выше этого. Ты — пфальцграфиня.

— Плевать!

— Успокойся, соберись с мыслями. Завтра мы должны быть убедительными.

— Мы? — перекатилась на спину. — Я не пойду с тобой.

— Что? Почему?

— Ты понимаешь, о чём просишь? Пусть с тобой пойдёт Эрих.

— Ты же видела его, Эриха. Хорошо, если он к обеду проспится. Бригахбурга нужно перехватить утром. Он может уехать по делам и не вернуться.

— Пусть катится ко всем чертям!

— Ты обещала помочь мне уговорить его. Одна я не сумею. Только ты знаешь, как с ним разговаривать. Вэлэри, помоги мне убедить его отдать мальчика.

— Я не смогу. Пусть герр Корбл поможет. Он, кого хочешь, уговорит.

— Зачем посвящать в это дело посторонних? Вэлэри, ты обещала мне! — Она всхлипнула, кривя губы. — Если не ты, то кто? У меня, ближе тебя никого нет. Вэлэри, дорогая…

— Я не могу!

— Вэлэри… — Опешившая Хельга, отшатнувшись от подруги, выдавила из себя: — Да ты всё ещё любишь его.

Её тихий голос отрезвил, смысл сказанного дошёл до воспалённого сознания бунтарки.

— Люблю… — шепнула беззвучно. — Люблю, гада.

Подруги, обнявшись, рыдали в два голоса, а в приоткрытое окошко врывалась тёплая майская ночь, наполненная дурманящим запахом сирени, цветущей за высоким забором на соседнем участке, заросшем непроходимыми густыми зарослями, и сумасшедшие звонкоголосые соловьи вплетали свою трель в скорбные звуки плача.

Она лежала с открытыми глазами, и горячие слёзы проделывали бороздки на холодных щеках. Рядом, обняв её, спала Хельга, не пожелавшая оставить подругу одну. Ей тоже пришлось несладко. Вспомнив Брунса, графиня плакала, уверяя, что была бы счастлива, если бы он был жив.

— Главное, чтобы ему было хорошо, — шептала она, уткнувшись в плечо Наташи, поглаживая его. — Любовь?.. Люби. Преодолей боль утраты и отпусти любимого. Если ему хорошо, значит, хорошо и тебе. Неважно, кто дарит ему радость — ты или другая. Главное, ему хорошо. Пожелай ему счастья. Ничего страшнее смерти нет.

Наташа утешала подругу, та утешала её. Душа млела от бессилия и боли. В горле клокотали слёзы. Отпустить боль? Пожелать изменнику счастья? Как не злиться и не жалеть себя? Господи, за что ей всё это? Где взять силы выстоять в этот раз, когда нет желания дышать, двигаться, жить. Мужчины предают и уходят. Ты остаёшься один на один с их предательством, со своей болью, с которой срастаешься, и она становится частью твоей жизни. Она гложет тебя изнутри, калечит, убивает.

В дверь постучали, и она дрогнула под тяжестью навалившегося на неё тела.

— Кто? — резко села в кровати пфальцграфиня, косясь на сонно завозившуюся подругу, снова не к месту вспомнив покойного Фальгахена и его хитрую уловку в ту роковую ночь. Перекрестилась: «Не к добру».

— Вэлэри… Открой… — Пьяный голос Эриха молил. — Твой постоялец…

Успокаиваясь и вытирая слёзы, Наташа побрела к двери. От плохого предчувствия засосало под ложечкой.

— Что случилось? — раздался за спиной девушки испуганный голос Хельги.

Поворот ключа в замке и из-за створки показалась взлохмаченная голова нотара. На помятом заспанном лице отпечатался след от складок подушки.

— Ничего не понимаю, — сказал он нетвёрдым голосом, дохнув на хозяйку крепким перегаром и уставившись мутным взором в низкий вырез её ночной сорочки.

— Этот бесконечный день закончится когда-нибудь? — застонала Наташа, придерживая дверь и упёршись рукой в грудь мужчины, норовившего ввалиться в комнату.

— Фиона бегает по этажу, как необъезженная кобыла. Рыжая… — Эрих икнул, налегая на створку плечом. — С ключами… Где наш постоялец? Тоже… Да не толкайся ты! — Возмутился, хлопнув ладонью по двери. — Что за дьявольщина? Этот твой кузнец… Этот рыжий балахвост… Мы разве его ещё не выгнали?