— Привет, — приветствовала я домового, выгружая содержимое сумок на стол.

— Здоров, — прошамкал Кондрат, раскладывая вилки и ложки по отдельным ячейкам. — Что-то ты поздновато. Дрыхла, небось.

— Угу. Людям иногда надо спать, — огрызнулась я. — Это для тебя 9 утра — поздно, а для меня это рань несусветная.

— Распустилась молодежь, — вздохнул домовой, забираясь на кухонный диванчик. — Вот я помню…

— Вставали с петухами, за водой шли к колодцу, печь топили, — скороговоркой перебила я домового, ворчливость — главная отличительная черта домовой нечисти. Все они: домовые, волосатки, дворовые и домашние кикиморы — не прочь поворчать и попричитать. — Мне уже об этом говорили.

— Вредная ты Аська, не возьмут тебя замуж, — вздохнул Кондрат, подбираясь к заветной коробке.

— С таким багажом и не удивительно! Вы, домовые, народ прожорливый, — с улыбкой призналась я, наблюдая, как домовой набивает рот мармеладом.

— Ладно, не дуйся, — заулыбался Кондрат. — Ты лучше давай поешь и поезжай, а то к вечеру доберешься. Все нужное в пакете в коридоре. Твоя мать голову бы забыла, если бы не я.

— Это у нас семейное, — гордо выдала я. — Я уже позавтракала. Меня Сеня кормил.

— Этот накормит. Вон что от тебя осталось! Кожа да кости, — Кондрат пододвинул ко мне тарелку, накрытую полотенцем. Аромат наводил на мысли о пирожках. — Я матери говорил, не к добру девку одну жить отпускать. И вот отощала, не высыпаешься, а там гастрит, и…

— И останусь я в девках куковать, — согласно кивнула я, продолжая давно заученную фразу. Пирожки оказались с черникой, я алчно ухватила следующий, не дожевав предыдущий.

— Боюсь, что ведьминский род на тебе того, — кивнул Кондрат. — Не стоило твоей бабке тебя так баловать. Ты это, кончай жевать. Ехай давай.

— Выгоняешь? — притворно обиделась я.

— Да мне-то что, — пожал плечами домовой. — Тебе в раскаленной жестянке по солнцепеку трястись.

— А сам чего на дачу не поехал? — крикнула я из прихожей. — Сам ведь про колодец и петухов только что распинался.

— А квартиру на кого оставить? — всполошился Кондрат. — Воры, бомжи или, того хуже, дети соседские. Двери загадят, окна побьют.

— Ух, и страсти ты придумал! Не снесет нашу квартиру за неделю. А от воров родители еще год назад сигнализацию поставили.

— Угу, и приедут они с отцом в пыльную квартиру. А так я тут похозяйничаю, к приезду стол накрою, — мечтательно затянул домовой, выходя ко мне в прихожую.

— А мне кажется, что колодцы и клозет во дворе для тебя такая же дикость, как и для меня, — злорадно сверкнула глазами я.

— Когда кажется, креститься надо, — обиделся уличенный во лжи Кондрат. — Поезжай. А то до вечера не доедешь.

— Ну, всего тебе, злюка, — я ласково потрепала домового по пыльной шевелюре и, подхватив сумки, вышла вон.

— Легкой дороги, — буркнул домовой, запирая двери на все замки.

Ну легкой дорога быть не собиралась. Междугородные маршрутки — это маленькая, передвижная камера пыток и для тех, кому повезло ехать сидя, и для тех, кому пришлось стоять. Маленькая, тесная машинка с трудом умещала в себе и воздух, и пассажиров, поэтому к середине пути люди задыхались от жары и духоты. Я сидела на последнем сидении, безжалостно зажатая сумками и рюкзаками моих соседей. Солнце по-садистски светило прямо в глаза, кресло заботливо грело и без того взмокшую спину, наши дороги делали все, чтобы пассажиров бесконечно трясло и подбрасывало. Находясь уже на грани теплового удара и морской болезни одновременно, я вывалилась из транспортного средства на нужной остановке. Свежий ветерок вяло попытался привести меня в чувство, но жаркие лучи свели на нет все его старания. Забросив на плечо рюкзак, я поплелась в сторону дачного поселка, где отдыхали от жары мои родители.

Поселок и вправду размещался в живописном месте: совсем близко лес, чуть дальше — речка. В этих местах водилось великое множество ягод и грибов, по дороге можно было встретить уйму людей, торгующих лесными богатствами, но меня интересовал всего один. И человеком он не был. Дядя Филя торговал на рынке, казалось, целую вечность (хотя, если вдуматься, это могло быть правдой), и в качестве его товара я была уверена на все сто процентов. Да и как могло быть иначе, если ягодами торговал сам леший? Я долго ломала голову, зачем нечисти деньги, пока не встретила его в сельмаге с сумкой, битком набитой сладостями. Не знаю почему, но почти вся известная мне нечисть питает маниакальную слабость ко всему сладкому, и местный леший не был исключением.

Мой знакомый скромно ютился в веренице прочих торговок и торгашей. Ничем не приметный старичок в вытянутом на коленях трико, стоптанных кирзачах и серенькой тенниске, он мало напоминал тех сказочных персонажей в лаптях и одежде из осенних листьев. На голове лешего красовалась обтрепанная соломенная шляпа. Заметив меня, дядя Филя призывно замахал мне руками, видимо, боясь, что я куплю ягоды у его соседей.

— Доброе утро, дядя Филя, — радостно заулыбалась я. — Как торговля?

— Утро добрым не бывает, — грустно вздохнул леший. — Торговли никакой.