Как это ни показалось бы странным, но личные покои Надорров, так называемые Узорные палаты, на фоне великолепия иных покоев выглядели более чем сдержанно. Простые светлые стены, украшенные только полосой с локоть шириной каменной резьбы, затейливого узора из переплетающихся стеблей и листьев и рысиных морд, несколькими гобеленами да коллекцией ножей и мечей, добротная деревянная мебель, простые медные светильники, на полу шкуры вместо роскошных ковров - это и были Узорные палаты. Да, покои Надорров были скромными, но свидетельствовало это лишь об одном: мужчинам, занимающим Рысий трон, некогда предаваться неге и лености. Они ценили красоту, но для себя самих не ставили ее во главу угла.

А Эльяс предпочел Узорные палаты всем остальным, и хотелось бы мне понять почему. Он презирает роскошь или уничтожает память присутствия в этих комнатах потомков Инаса? И сам хочет утвердиться в этом качестве? Как волк метит свою территорию?

Когда меня привели в спальню моего отца, Горностай был там, у дальней стены. Перед ним стояло огромное овальное зеркало в деревянной раме, принесенное из женских палат, рядом застыли слуги, стоя на коленях и держа на вытянутых руках подносы с кувшинами и стопками дымящихся полотенец. Эльяс был обнажен до пояса - один слуга осторожно поддерживал его длинные волосы, двое других споро, но умело обтирали его торс горячими полотенцами, от которых исходил горячий, горьковато-терпкий аромат благовоний. Еще трое слуг в трех шагах поодаль за ворот и полы держали великолепное длинное одеяние белого цвета.

О нет, роскошь он не презирает, отнюдь.

Горностай оказался роста невысокого, худощавым и гибким, но первое впечатление некоей тщедушности вдребезги разбивалось, стоило только обратить внимание на его обнаженный торс: мускулы на груди, животе и руках Эльяса перекатывались стальными канатами. Мужчина был строен и подтянут, хотя ноги его полностью скрывали широкие складчатые штаны белого цвета, а талию многажды перетягивал темно-красный шелковый пояс, концы которого болтались у колен. Удивили меня волосы Горностая: длинные, прямые, до середины спины, ухоженные - волосок к волоску, они были того редкого белого цвета, который соперничает чистотой с благородной сединой. Да и кожа у Эльяса была светлой, чистой, покрасневшей лишь от горячего пара, растираний или, возможно, недавно закончившихся упражнений - когда мы вошли, один из слуг все еще водружал длинные черные ножны с мечом на стоявшую в стороне подставку.

Горностай был молод, чего я совсем не ожидала, и даже красив. Высокие скулы подчеркивали тонкую, скульптурную лепку худого лица, две маленькие родинки на левой щеке добавляли пикантности, вот только светло-голубые глаза пронзали холодом как две острые колючие ледышки, да изогнутые тонкие губы были готовы разомкнуться в любой момент, чтобы выплюнуть порцию ядовитого презрения.

– Лахта кнесе, - пролаял мой конвоир, стремительно упал на одно колено и опустил голову. Движение уверенное, отточенное, но легкая хрипотца в его голосе заставила меня бросить пристальный взгляд на ренейда. О, да, тот боялся. И теперь я понимала кого.

Эльяс оторвался от созерцания собственного отражения в зеркале и чуть скосил глаза в сторону, ловя наше отражение. Большим вниманием появление непрошенных гостей он не удостоил.

– Эта женщина утверждает, что она - Оливия Каскор, - выпучив глаза, пролаял стражник. Голос его осип еще больше и стал весьма неуверенным.

Светлые глаза Горностая опять неторопливо передвинулись в сторону. Тень неудовольствия пробежала по его лицу. Всего лишь тень, но стражник видимо побледнел, его губы мелко затряслись. Не стой он на колене, удержаться на ногах ему было бы трудно.

Но Эльяс неожиданно нахмурился и подался вперед, выскальзывая из влажных обьятий полотенец. Слуги поспешно отступили назад, падая на колени.

– Говорит, она Каскор?
– с ноткой холодного удивления переспросил по-киттски Эльяс и повернулся, небрежно шевельнув пальцами. Трое слуг, державших одеяние, тотчас подскочили к нему, умело укрывая его плечи струящейся белой тканью, подбитой коротким белоснежным мехом. Руки легко скользнули в широченные рукава с каймой, расшитой жемчугом, шею обнял высокий воротник-стойка с вышитыми серебром бегущими горностаями. Что ж, хорошо хоть то, что одежду лакитских Надорров Эльяс не пользует - увидь на нем мантию отца, вряд ли я смогла бы и дальше выглядеть такой спокойной.

Горностай стремительно пересек большую комнату, сопровождаемый острым ароматом южных благовоний, и остановился прямо передо мной, холодно и невозмутимо разглядывая меня с головы до пят.

Он не сказал ни слова. Несколько секунд он смотрел на мое лицо, чуть склонив голову и сощурив ледяные очи, потом резко протянул руку, намереваясь хватить меня за подбородок. Неожиданно для самой себя я зашипела, как кошка, и отпрянула назад. В холодных глазах мужчины промелькнул огонек мрачного веселья, но руку Горностай не убрал.

Отойти назад я не успела - спина уперлась в мощную грудь моего сопровождающего, мигом сообразившего, что надо делать, а чужие руки схватили меня за плечи и толкнули вперед.

Эльяс подождал, пока меня пододвинут к нему, и только тогда коснулся моего лица. Неожиданно горячие пальцы клещами впились мне в подбородок, но тут же разжались. Брови Эльяса изумленно приподнялись вверх - первое открытое проявление чувств, которое можно было заметить, но тут же его лицо обрело прежнюю невозмутимость и холодность.