Первым делом Такер расстегнул Датчу джинсы и стянул их, затем стянул трусы (интересно отметить, что на них был изображен Губка Боб). После этого Хорейс разместил у него над промежностью металлическую коробку.

А затем?

Оба парня сунули в коробку руки и принялись протаскивать сморщившиеся от ужаса гениталии Датча сквозь отверстие на дне.

– Член и яйца, парни. Член и яйца, - настойчиво повторял Имон.

Датч дико пучил глаза, пока Хорейс и Такер продолжали манипулировать с его причиндалами. Хорейс как следует потянул за сморщенный пенис, чтобы его расправить. Такер взял кончиками пальцев оба яичка и тоже потянул, будто это были две хурмы в кожаном мешочке. За своим занятием братья ухмылялись и вели себя так, будто возиться с чужими гениталиями было для них чем-то обыденным. Очевидно, в прошлом им приходилось заниматься этим не раз.

Наконец, оба вытащили из коробки руки.

Тем временем, запертый в клетке опоссум отчаянно наматывал круги, шипел и скалил огромные и острые как бритва зубы.

– Перелазь, приятель!
– сказал "Пузо", открыл решетчатую дверь, наклонил клетку и...

шлеп!

Когда опоссум выскользнул из клетки в металлическую коробку, Клайд быстро задвинул прозрачную крышку.

Откуда-то доносилось тихое тиканье часов.

– Грызун уже ест?
– спросил Имон.

Такер, "Пузо", Хорейс и Клайд с любопытством смотрели в коробку.

– Не, мэр, - ответил Такер.
– Просто обнюхивает все вокруг.

Было слышно, как опоссум топочет по металлическому полу коробки. Темп этого звука были довольно интересным. Медленным, а вовсе не бешенным. С интроспективной точки зрения, это как бы указывало на некоторое размышление со стороны находящегося в замкнутом пространстве животного. А затем...

Связанное тело Датча начало подергиваться, а лицо исказилось гримасой невыразимой и непостижимой боли. Его крики сквозь кляп напоминали лай крупной собаки сквозь намордник. Затем подергивания Датча сменились настоящими конвульсиями.

А из коробки теперь доносилось влажное, неторопливое чавканье.

Такер, "Пузо", Хорейс и Клайд взвыли от радости. Датч агонизировал на столе, выгибая спину и стуча пятками и кулаками. И все это время он, конечно же, продолжал передавать свои ощущения через душераздирающие, приглушенные кляпом крики.

– Вот это я понимаю, сынок, - сказал Имон, похлопывая наркодилера по плечу.
– Зуб даю, день твой стал ярче, да?

– Ну и голодный же шельмец, скажу я, - заметил "Пузо".

– Он сперва накинулся на яйца, мэр!
– воскликнул Хорейс.

Имон кивнул.
– Так обычно и бывает, парни, так обычно и бывает.

Это страшное и богатое на краски и звуки зрелище (тусклое желтоватое свечение свисающих с потолка лампочек; четыре абсолютно одинаковых брата, с восхищением глядящих в коробку; связанный, с кляпом во рту, конвульсирующий Датч на столе; а потом и сама коробка) можно было бы описать, как маниакальное, или даже сатанинское. И все это дополнялось пронзительными и, можно даже сказать, "механическими" звуками, рвущимися из горла пленника.

– Молодец, мистер Опоссум!
– ликовал Клайд.
– Ешь всю его дребедень! Бон аппетит! (приятного аппетита - фр.
– прим. пер.)

– Как забавно хрустят яйца, когда он их ест, - заметил Такер.

– Это точно!
– согласился Хорейс.
– И смотрите, как зубы грызуна проходят сквозь член, словно это хотдог!

– Да, братец!
– добавил "Пузо", - Настоящий маленький хотдог!
– А затем все четверо братьев взорвались хохотом, настолько громким, что тот полностью заглушил вопли наркодилера.

– Идите, посмотрите, мэр, - пригласил Имона Такер.
– Вы пропускаете все веселье!

– Не, парни, - отверг приглашение Имон.
– Я уже насмотрелся поедаемых членов. Поверьте мне.

Наконец, после нескольких мучительных минут, крики Датча стихли, а тело обмякло.

– Похоже, наш наркобарыга либо помер, либо отрубился, - предположил Такер.

– Но мы определенно доставили ему радость!
– весело воскликнул "Пузо".

Шума из коробки больше не доносилось.

– Грызун уже закончил?
– спросил Имон.

Такер, широко ухмыляясь, кивнул.

– Сейчас он просто лакает кровь, мэр.

– Мяса больше не осталось!
– сообщил Хорейс.

– Скажу, он быстро расправился с "петушком" этого парня!
– отметил Клайд.

– Да там и расправляться-то не с чем было, - вынужден был добавить Хорейс, а затем снова раздался громкий хохот.

Когда "Пузо", наконец, убрал коробку, место, где раньше находились гениталии Датча занимала рваная, ярко-красная дыра. Однако по одному взгляду на опоссума и его сильно раздутый живот можно было сказать, что животное сыто и довольно.