— Пойдем в гостиную, — сказала Люси.

За все это время она ни разу не перебила его, только время от времени задавала вопросы.

— Не знаю, что и сказать, — вздохнула Люси, устроившись в кресле и взяв на руки Фокси. — Все это кажется таким бредом.

— Согласен, — кивнул Питер. — Кажется. И тем не менее.

— Теперь я понимаю, почему ты решил выгнать Энни. Ты уверен, что это она забралась к твоей тетке?

— Пожалуй, что да. Но даже если и не она. И даже если она не имеет никакого отношения, к тому, что случилось со Светой, я просто не хочу ее больше видеть. Она похожа на жабу. На скользкую, холодную жабу. Не представляю, как мы ее терпели столько времени. Но ты ведь знаешь, все эти династии слуг… Это же мафия.

— Не поспоришь. Я попросила Джонсона поискать кого-нибудь взамен. Да, муж… вляпались мы в историю. Самое пошлое, что родственница наша, а расхлебывать приходится Светке и Тони.

— Ты не поняла? — удивился Питер. — Маргарет как раз больше родственница им, чем мне.

— Черт, и правда. Просто в голову не укладывается, что мы все в какой-то степени родня. Теперь я понимаю, почему у Светки было такое выражение, когда я сказала, что мы сможем породниться, если поженим детей. И ведь зараза какая, тоже ведь ни словечком не обмолвилась.

— А ты поверила ей, когда она сказала, что видела женщину в том окне? — возразил Питер. — И что кто-то смотрит на нее в галерее?

— Ну… да. Не поверила, — Люси оставалось только согласиться. — Интересно только, как все-таки ваши англичанские гены добрались до России? Не помню, чтобы у Светки были родственники за границей.

Поговорив еще немного, они поднялись к себе. Проходя мимо портрета Маргарет, Питер остановился.

— Маргарет, что нам делать? — спросил он, пристально глядя на нее.

Женщина на портрете молчала, глядя сквозь него. Точно так же, как Света и Тони.

— Так она тебе и ответит, — хмыкнула Люси. — «Кэботы беседуют лишь с Богом»[1].

[1] строчка из четверостишия американского поэта Дж. К.Боссиди (1860–1928). Кэботы — одно из старейших родовитых американских семейств.

9. С точки зрения Мартина

Я смотрела на нее во все глаза, не зная, что сказать. Язык отказывался слушаться, хотя теперь я знала, что могу говорить сама.

— Птица моя, очнись! Жаль, что у нас нет пароля на такой случай. Это я, твой законный муж. Энтони Джеймс Каттнер. Может, ты поверишь, если я скажу фразу, которую ты повторяешь по сто раз на дню? Чем дальше в лес, тем толще партизаны, — последнее Маргарет произнесла по-русски с жутким акцентом. Маргарет?

— Тони… — прошептала я.

Так вот почему меня так тянуло к Мартину! Вот что появилось в нем такого, что я почувствовала сквозь мертвую оболочку. И я еще мучилась и считала себя распоследней тварью. Но как?! Как он оказался в его теле, и почему вдруг в сакральный момент мы поменялись местами?

Последнее я произнесла вслух. Губы, язык — все сопротивлялось, когда я заставляла Мартина говорить то, что не было предусмотрено сценарием.

— Тяжело? — понимающе улыбнулась… улыбнулся Тони. Который выглядел, как Маргарет, и говорил ее голосом! Это не укладывалось в голове. — У меня тоже язык еле ворочается. Маргарет предупредила, что так будет.

— Маргарет? — еще больше удивилась я.

— Ты бы застегнулась, что ли? — Тони с трудом отодвинулся. — Как-то меня напрягает полураздетый чувак рядом.

— Вот еще. Не умею я все эти крючки и шнурки… Мартин сам застегнется.

— Угу, давай, жди, пока муравьи в штаны заберутся. Черт… Не знаю, как тебе, а мне в женском теле совсем не нравится. Как вы живете со всем этим? — Тони неуклюже попытался вернуть грудь на положенное место, под лиф платья.

— Ты хочешь сказать, «без всего этого»? — съязвила я, так же неуклюже пытаясь справиться с гульфиком. — По мне, так в вашей конструкции точно кое-что лишнее.

— В нашей — все по делу. Особенно в определенные моменты. А вот в твоей — да, лишнее. В твоей нынешней. Глаза б мои не смотрели. Такое нехорошее чувство, что переспал с мужиком.

— На тот момент мужиком был как раз ты, — обиделась я. — И вообще… Теперь ты наконец понимаешь, каково мне было? Находиться в чужой шкуре? И мы, между прочим, не виделись… не знаю, сколько времени, а ты несешь какую-то хрень.

— Извини, дорогая. Я, конечно, мог бы зажмуриться, представить, что ты Света, и поцеловать тебя, но твоя щетина… Кстати, если я не бреюсь, у тебя тоже от моей щетины раздражение?

— А ты думал! — фыркнула я. — И я тебе об этом говорила. Только пока сам не почувствуешь наждак на своей нежной кожице — фиг поймешь. Так что свои плюсы в этой идиотской ситуации имеются. Хотя я тупо не могу понять, что произошло.