— У нас — никто.

— У вас не делают, ладно. Но это всё равно обычное дело, тем более я сам напросился. Хоть в чувство меня привёл. Считай, это было по плану.

— Ну да, как же.

— Серьёзно! — Джон чуть оживился. — Знаешь, для меня позорнее было бы упасть на собственный нож и так умереть, попадание в плен деревьям стоит на втором месте по позорности во всём списке. Будешь думать, что я таким образом этот позор смывал.

Кас молчал. Я бы тоже, ничего не сказал, будь на его месте.

— Замяли? — Джон протянул руку.

— Куда денешься.

— Теперь, когда ваши детские ссоры ушли на второй план, думаю, будет правильно спросить о дальнейших планах? — включилась Сара. — Мне уже надоело ждать, пока вы снова начнёте шевелиться!

— План прежний. Если никто не против, снимаемся прямо сейчас и идём. Мы близко к берегу.

— Как? А Лондон?! — настало моё время удивляться.

— Я немного ошибся: Лондон в восьмидесяти милях на северо-восток. Мы прошли его три дня назад с погрешностью в десять миль, а город не заметили потому, что даже если бы мы были на идеально ровной местности, линия горизонта в четырёх-пяти милях от человека.

— И как ты это всё узнал? — спросила Сара. — Как по мне, мы всегда идём по одной и той же местности: поля да равнины.

— Так и есть, но в условиях холода нормальные леса распространяются крайне неохотно. Частично, благодаря этому я и определял местоположение. Плюс некоторые ориентиры ландшафта помогли: мы сейчас сидим посреди шоссе, если я всё правильно понял. От Лондона на юг идёт не так много трасс, а значит, мы на верном пути.

— Что с заливом? Не думаю, что там деревья растут, — заметил Кас.

— Верно. Придётся идти так быстро, насколько возможно, так как неизвестно, что нас ждёт на месте, какие условия. Понятно, что будет так же холодно, но никто ведь не знает, что там с животными, с растениями, с людьми в конце концов. Ближайший бункер в округе Парижа, и я не собирался там останавливаться. Говорят, у них намечался бунт. Если всё пойдёт гладко, на остаток пути уйдёт не больше двух недель.

— Это только если повезёт.

— Я тоже не питаю иллюзий. Это здесь люди как-то ужились с новыми соседями, а там… знать бы хоть, какие там соседи вообще.

— Довольно болтовни. Хотели выйти, значит выходим. Каждый докладывает в рюкзак столько дров, сколько может унести, оружие проверить дважды.

— Узнаю старого Каса, — шепнула Сара. Впрочем, я был с ней согласен.

Путь до побережья занял где-то полтора дня пути. Я сначала даже не заметил изменения, разве что местность стала абсолютно плоской, и совсем немного изменился запах воздуха, но Джон заверил, что мы уже идём по Ла-Маншу, и всё говорил про то, как иронично это должно выглядеть со стороны, бормотал, что уже завтра мы выйдем в Нормандии. Его приподнятого чувства никто так и не разделил, может, дело в том, что он знает что-то интересное об этих местах. В его уме вся наша переправа Нормандию выглядела как грандиозная шутка. У меня же выглядело так: мы идём по воде, которая возможно заледенела до дна, а теперь её замело снегом настолько, что не отличить от суши. Вот это мне казалось шуткой, а что мне дела до какой-то Нормандии?

Мы даже успели переночевать на воде, но Джон сказал, что всё идет по плану. Никто сопротивляться не стал: уставали за день все без исключения, и вроде бы стоило дать хорошо отдохнуть, но дежурство отменять не стали. Часы летели с такой скоростью, что я даже не успел задремать, а уже снова утро, снова завтрак, снова поход. Может, я начал привыкать к режиму?

Когда солнце взошло к полудню, Джон указал на отчётливо различимую возвышенность в паре милей от нас.

— Дамы и господа, добро пожаловать в Европу!

— Долго репетировал? — съехидничала Сара.

— Можно было бы и показать заинтересованность! Или ты каждый день заходишь на главный материк планеты?

— Нет, просто не надо делать из этого неизвестно что, мы здесь…

— … Тихо! — Кас остановился и даже задержал дыхание. Только сейчас я услышал плеск волн.

— Вода? — шепнул Джон.

Кас молча кивнул.

— Невозможно…

— Пошли. Быстро.

Мы перешли почти на бег, но к шуму волн добавился плеск воды, я начал слышать глухие выстрелы и крики… но не отчётливо. Как… эхо?

— Ложись!

Кас накрыл меня телом и я уткнулся носом в песок, выстрелов стало неисчислимо больше и они рвали ушли. На мне лежал труп какого-то парня немногим старше меня, с перекошенным лицом и спиной-решетом. Сотни людей в зелёной форме и с древним оружием бежали, скашиваемые пулями, которыми косили с холма, из огромных бетонных домов. Я забрался в кратер, оставленный взрывом, готовясь отстреливаться, и лишь сейчас заметил, что держу Энфилд, и сам я весь в зелёном, а на голове пляшет каска. Какой-то животный порыв звал вперёд, требовал захватить высоту, заткнуть точки стрельбы, убить врага… и я рванул. Пригибая голову, держа каску, вихляя туда-сюда, от одних ежей к другому, пытаясь не смотреть по сторонам. Впереди бежали такие же парни, вот рядовой стреляет в ответ, игнорируя приказ капитана «бежать вперёд», пулемёт срезал ему ногу и оставил кричать. Вряд ли он уже когда-нибудь вернётся домой. Я нашёл глазами сержанта, он каким-то чудом добрался до земли и вскрывал колючку. Я хотел ему помочь, но он приказал стрелять по вспышкам. Мне повезло, что я сейчас с винтовкой, а не Томпсоном, который ни на что не годен с такого расстояния, а так я видел слетающие каски с голов фрицев. Наконец, колючка перестала быть помехой, и путь к окопам был открыт, нас бежало около двадцати, а в окопы прыгнуло четверо. Здесь я схватил автомат с трупа очередного немца, их оказались здесь десятки, с каждого угла летел град заградительного огня, но граната таких никогда не прощала. Один вылетел с сапёрной лопаткой, что за придурок… чёрт, патроны! Ладно, нож ему покажет! Он замахнулся и оскалил два ряда зубов, что за мутант? С ним не церемониться: увернулся от удара и вонзил штык под сердце, тут же голова остро заболела, началась контузия. Неужели бомбы? По своим кроют? Что с остальными, где сержант? Я… что?