Олдридж выгнул бровь.

— Ты хочешь, чтобы я на тебя помочился?

— Нет, мать твою. Внимательно слушай. Если твое самое большое желание навалить на меня кучу, этого никогда не случится, потому что я просто тебе не позволю. Но если в подходящих обстоятельствах тебе ну очень захочется на меня помочиться, я разрешу. Это не мой фетиш, но ради тебя сделаю. Понимаешь?

— У меня нет ни малейшего желания на тебя испражняться.

— А говорил, что сильно покорежен, — фыркнул Мигель. Его слова заставили Олдриджа улыбнуться.

— Все-таки слегка подпорчен, — согласился профессор.

Мигель рассмеялся.

— Вот видишь, док? Другой разговор. Уже лучше. Ладно, твоя очередь. Давай по одному жесткому и мягкому ограничению. Например, прикосновения. Что нельзя и когда можно?

— Со временем я легче переношу чужие прикосновения. Так что это не совсем то. Скорее мягкое ограничение. А жесткое — быть связанным или еще как-то ограниченным в движениях. Не уверен, что когда-нибудь на это решусь. Никакого секса в публичных местах. Вообще ничего публичного. До тех пор, пока ты учишься в нашем университете. Слишком серьезные последствия. Я даже думать о таком не должен, но...

— Ничего публичного. Я понял. Черт. А есть еще входы помимо главного? Может, дверь на заднем дворе? Я могу к тебе через нее приходить.

Сердце Олдриджа забухало в груди от предвкушения и, возможно, небольшого страха. Потому что сто процентов что-то пойдет не по плану. Так всегда бывает. Но может — только может быть — на этот раз все обойдется.

— Да, на кухне есть дверь. Можешь заходить через нее из переулка за домом. Безумие какое-то, да?

Мигель пожал плечами и слопал еще один кусок багета.

— Значит, ты хочешь меня связать и воспользоваться?

Олдридж нахмурился.

— Теоретически. Определим понятие «связывания». Не знаю, что у тебя на уме, но к изголовью моей кровати не за что привязывать.

— Не переживай. Сексуальная жизнь?

— Эм. Практически отсутствует?

Мигель фыркнул.

— Нет, papi. Я не о том, занимался ли ты незащищенным сексом, и нужно ли мне об этом волноваться?

— Эм. Нет. Думаю, нет. Я бы только с Тимом, и ежегодно сдаю кровь на венерические заболевания, а с последнего анализа я больше ни с кем не спал, — Олдридж покраснел. Его сексуальная жизнь была печально ограниченной на партнеров и подробности.

— Я всегда предохранялся, и в армии кровь проверяли на ЗППП с каждым анализом, поэтому я чист. Но все же. Презервативы, да?

Олдридж кивнул, все еще пылая щеками.

— Презервативы. Точно. Очень разумно, — и Олдриджу тут же захотелось прикусить язык. «Разумно» — самое худшее слово для разговора о сексе.

— А как насчет наручников? Естественно, на мне, а не наоборот.

— Никак, — ответил Олдридж, собирая тарелки, ополаскивая и убирая их в посудомоечную машину.

— Очень жаль, — хитро ответил Мигель с очаровательной улыбкой. Он полез в задний карман и вытащил наручники с розовым мехом. — Потому что я одолжил их у Луны. 

Пятница, 6 декабря.

Кухня в доме дока.

Эванстон, штат Иллинойс.

Док заметно паниковал, округлившимся стеклянным взглядом рассматривая наручники.

— У меня нет презервативов, — выпалил он.

— Мы можем заняться еще миллионом вещей, где не нужны презервативы, — заметил Мигель, несмотря на то, что парочка в его кармане лежала, потому что он настоящий бойскаут.

Глаза Олдриджа практически сошлись на переносице.

— Я не... даже не...

— Хочешь меня? Хочешь этого? Потому что, мы вовсе не обязаны это делать, papi. Если ты не готов. Или не в настроении. Или… — когда ему в голову пришла мысль, Мигель замолчал, обдумывая ее и наслаждаясь.

— Да? — док проговорил это очень высоко и тонко, вот-вот сорвущимся голосом. Олдридж сглотнул.

Голос Мигеля был полной противоположностью. Он стал хриплым.

— Я могу раздеться. Здесь. Или где тебе этого захочется. Ты можешь смотреть, как я трогаю себя. Даже можешь говорить где...

Его перебил Олдридж, схватив за футболку и сминая его губы своим ртом. Мигель спрятал ладони под ноги, во избежание попытки коснуться дока. Он верил — очень надеялся — что Олдридж не обманывал его и со временем привыкнет к Мигелю и позволит ему прикосновения. А сейчас, он настаивать не собирался.

И учитывая все обстоятельства, док поразительно классно целовался. А может именно из-за них. Казалось, что в поцелуй он вкладывал все свое внимание. Мигель ни о чем не думал: ни о том, когда ему отсосут, или чем бы он хотел позже перекусить или как было бы круто посмотреть телик. Нет, он всем своим существом чувствовал жаркое внимание Олдриджа и это в самом лучшем смысле ошеломляло.