Ответ на этот вопрос довольно сложно сформулировать. Все сводилось к «да, но...» и миллион причин дальше. Олдридж открыл рот, чтобы озвучить свои мысли, но получилось:

— Да...

Мигель придвинулся ближе и мазнул выглядывающей из крайней плоти головкой по губам Олдриджа. Тот рефлекторно облизал губы и кончик члена Мигеля. На вкус он был соленым, горьким, с нотками мускуса, и все «но» в то же мгновение позабылись. Болезненные желание и нетерпение вскрылись, как застарелая рана, и поглотили Олдриджа.. Он открыл рот и вобрал в себя член Мигеля.

Было знакомо и незнакомо, резко и запредельно — абсолютное совершенство. Как Олдридж себе и представлял. Мигель не толкался в его рот, что побудило Олдриджа склониться самому и взять глубже, цепляясь за бедра мальчика также сильно, как недавно за подлокотники. Мигель стонал и нечленораздельно что-то бормотал, путаной смесью из испанского, английского и стонов. Так давно спящая часть Олдриджа пробудилась и была голодна. И с удовольствием поглощала Мигеля.

— Я сейчас кончу. Черт, papi, у тебя такой рот. Блядь. Блядь. Я...

Теплое, соленое семя разлилось по языку Олдриджа. Не такое, как у Тима. Не такое горькое. Слаще. Вкуснее. Олдридж сглотнул и нырнул языком в дырочку уретры в поисках большего.

Мальчик зашипел и отстранился.

— Черт. Чувствительно, — добавил он в качестве объяснения. Мигель откинулся на руки и вздохнул. Его голова устроилась на мониторе компьютера.

«Идеально, — подумал Олдридж. — Абсолютно идеально».

Затем Мигель сполз со стола на колени Олдриджа, вжимая того в кресло. Мужчина не мог пошевелиться. Не мог дышать.

Мигель его целовал, но профессор от внезапно нарастающей паники ничего не чувствовал.

Та его часть, которая с жадностью сосала член Мигеля, испарилась, словно кошка от громкого звука или резкого движения. Ее место занял застарелый страх, тот из-за которого вызвали в школу тетю Гейл, когда Олдридж выбил мальчику зуб. Именно поэтому профессор избегал гей-баров, множества близких контактов. И это главная причина, почему Тим его бросил.

Перед глазами побелело, потом покраснело, и Олдридж мог только издалека наблюдать за своими действиями, не в состоянии остановить неизбежную катастрофу. 

 Понедельник, 2 декабря.

Кабинет доктора Кончиловски.

Эванстон, штат Иллинойс.

Профессор в костюме тройке и дурацкой соблазнительной бабочке клубничного цвета был ожившей эротической мечтой для сидевшего на нем полностью обнаженного Мигеля. А затем тело под ним напряглось. Док пошлейшим звуком застонал в рот Мигеля, но потом начал сопротивляться, и все мысли о сексе тут же вылетели у парня из головы.

Док от борьбы перешел к натуральной драке, как одержимый, размахивая кулаками и ногами. Инстинкты взяли верх, и Мигель легко перехватил одной рукой запястья мужчины, но сидел на нем будто на необъезженном жеребце. Мигель припомнил старую поговорку о езде на спине тигра. Ему захотелось свалить от внезапно loco [10] профессора, но в то же время, боялся, что ....

— Успокойся, papi, — проговорил Мигель в полголоса. — Тише. Я не сделаю тебе больно, обещаю. Да, успокойся. Мать. Твою.

Что-то в профессоре едва заметно среагировало на мягкий приказ Мигеля. Этого хватило, чтобы Мигель спрыгнул на безопасное расстояние с коленей доктора Кончиловски. Парень ждал, что обезумевший от ярости профессор кинется за ним следом, но этого не случилось. Док остался в кресле и быстро, но поверхностно дышал, будто вот-вот задохнется.

Натянув одежду обратно, Мигель тихо разговаривал с мужчиной, пытаясь его успокоить. Он понятия не имел, что спровоцировало такую бурную реакцию, и это пугало. Мигель все гадал, стоило ли звонить университетской службе безопасности или в «911», и скорее всего, озвучил свои мысли, потому что док ему ответил:

— Нет, — он тяжело дышал. — Пожалуйста, Мигель. Никому не звони. Все нормально.

— Чувак. Ты выглядишь далеко не нормально. Что произошло? Я тебе сделал больно?

— Нет. Ничего такого, — слова вырывались с хрипом.

— Блять. На «ничего такого» нихрена не похоже. Ты так классно мне отсосал, и я хотел вернуть услугу, а потом у тебя сорвало планку. Тебе просто нужно было сказать «нет». Я не насильник, чел.

Из дока вырвался слабый смешок, а потом он закашлялся и задрожал. Мужчина смеялся, пока не перехватило дыхание, Мигель видел, как слезы катились по лицу профессора. Док находился в состоянии полной катастрофы: золотые волосы спутались, глаза покраснели и припухли, как и рот, щеки мокрые, бабочка перекошена, и костюм весь помят. Мигель хотел обнять мужчину, все исправить, но инстинктивно понимал, что это будет неверным решением.