– Да, кстати, раз уж вы заговорили о техникуме, скажите, кого из своих преподавателей вы помните?

– Да всех помню! Таких замечательных людей, как наш директор Стрельцов, не забуду никогда. Мы все его любили...
– Я так обрадовался этим близким сердцу воспоминаниям, будто встретился со своими однокашниками.
– Или, скажем, преподаватель математики - добрейший чудак с усами Тараса Бульбы - Петр Федорович Кривуша... Но лично я больше всех любил военрука, капитана Процеко. Он был для меня, как родной отец...

– А что вам больше всего нравилось в техникуме?
– спросил черноусый.

– Сама жизнь... Хоть жили ми, студенты, и голодновато, но какая у нас была дружба! Как было весело! Одним словом - красиво жили!.. А главное техникум был для меня как бы ступенькой, чтобы поступить в военное училище. Мне больше всего нравилось заниматься военным делом, стрелковой подготовкой. Военрук очень доверял мне. Все свободное от занятий время, и зимой и летом, я готовил Ворошиловских стрелков... Да... Еще мы, все ребята, любили бегать в Дом Советов. Там находились райком партии и райисполком. И у них на первом этаже был буфет. Вот мы и бегали в этот буфет к тете Фене за французскими булочками. Уж очень вкусные были!

– Скажите, а фамилии секретаря райкома или председателя райисполкома вы не запомнили?

– Никак нет! Я и не знал их. Председателя райисполкома видел раза два.

– А если бы сейчас увидели?

– Да хватыть вам хлопця мучить!
– раздался за моей спиной незнакомый голос.
– Цэ наш чоловик!..

От неожиданности я повернулся назад и увидел вышедшего из-за печки высокого человека, одетого в длинную солдатскую шинель с новым комсоставским ремнем. Его светло-голубые глаза излучали теплоту и доброжелательность.

Черноусый военный шагнул ему навстречу и, протянув обе руки, воскликнул радостно:

– Спасибо вам, товарищ Канавец, за помощь!

– Семен Васильевич, - попросил Канавец, - дайтэ його нам, в Конотопский отряд. У нас совсем нет командиров!..
– И обращаясь уже ко мне, добавил: - Пойдешь к нам?

– Пойду, - ответил я, не задумываясь.

Черноусый улыбнулся и, повернувшись к сидевшему отдельно, за небольшим столиком, человеку с бородкой клинышком, спросил:

– Как, Сидор Артемович, отдадим?

– Та нэхай бэрэ, - махнул тот рукой.

– Ну, спасибо вам за подкрепление, - поблагодарил их Канавец.

В этот момент в горнице появился тот белобородый, похожий на Деда Мороза, старик, что разделывал в кухне кабанчика, и, подойдя ко мне вплотную, угрожающе крикнул:

– Ну, лейтенант, так твою и разэтак! Смотри!
– Он поднял свой большой нож и, с озорством в глазах, направил острие прямо к моему горлу.
– Если ты хоть на один грамм сбрехал, я этим самым ножом распорю тебя от бороды до пупа!..

Все засмеялись. А Дед Мороз, надвигаясь на меня, крикнул еще громче:

– Понял?

– Понял, - ответил я спокойно.
– Вам не придется этого делать. Постараюсь оправдать доверие!

– То-то же!
– И в прищуренных глазах его мелькнула усмешка.

– Да хватыть вам хлопця пугать!
– снова заступился за меня добродушный Канавец.
– Разрешите нам идти?

– Пожалуйста, - ответил черноусый. Его лицо выражало внутреннее удовлетворение.

– Есть!
– козырнул ему мой новый начальник. И скомандовал мне: Пошли, лейтенант.

На улице он, сделав несколько шагов, вдруг сказал дружелюбно и просто:

– Зови меня Федором Ермолаевичем. Я комиссар Конотопского отряда, в который ты будешь с сегодняшнего дня зачислен... До войны я работал в Конотопе председателем райисполкома, в том самом Доме Советов, куда ты бегал за булочками к тете Фене.

– А меня зовут Петром...

– Не надо, - остановил он меня, - я про тебя все знаю.

– Спасибо вам, Федор Ер... виноват, товарищ комиссар!

– Да ничего, я ж сказал: можешь называть меня и по имени. Все мы тут - как родные!..

– Спасибо вам, товарищ комиссар. С вашим появлением чаша весов сразу потянула в мою сторону. А то вижу - не верят мне, хоть умри!

– Ну, ты не обижайся, лейтенант, - успокоил он меня.
– В наших условиях, когда враг кругом рыщет, нельзя иначе. Вот и приходится каждого так проверять, чтоб не пролез какой-нибудь гад - провокатор или террорист.

Да я и не обижался. Комиссар конотопцев, Федор Ермолаевич Канавец, был совершенно прав. Я в те минуты был без памяти рад, что мне поверили, приняли в свой боевой коллектив и что я снова смогу, теперь уже вместе с партизанами, бить ненавистного врага.