— Да что вы все носитесь с этой тростью?! Трость! Трость! Это всего лишь палка, а вы из-за неё отталкиваете своего племянника. А он… — тут девушка замолчала, поскольку Даррен потянулся рукой на дальний край стола к аккуратненькой стопке банкнот, лежавшей возле аппаратуры для селектора и связи с секретарём. Он снял с пачки верхнюю банкноту и развернул в руках перед своей гостьей.

— Что это?

Та увидела цифры: пять, ноль, ноль. И слово «euro».

— Пятьсот евро, — отвернулась она в сторону.

— Нет, пятьсот евро — это флакон моей туалетной воды, это… туристическая палатка, это… что-то около ста галлонов керосина, это два квадрата погонажной палубной доски, а в руках у меня бумажка. Ведь так? Бумажка?

— Да, — сквозь зубы бросила Тэсс.

И тут Даррен потянул в стороны банкноту — и разорвал её пополам. У девушки глаза расширились от ужаса.

— Что вы… делаете?!

— Я разорвал бумажку, а что? Что тебя так взволновало?

— Но ведь это же…

— Вот видишь, — небрежно откинул обрывки, каждый в свою сторону, и сложил кулаки на столе мистер Дорфф. — Так и трость. Она — эквивалент. И я хочу, чтоб попала ко мне легально. Вот возьми и убеди Андрея, чтобы он сам мне её отдал. И наследство моего отца… тоже… не помешает, — сложил части банкноты мужчина и положил их назад, на пачку.

От такой рачительности или даже скупости у Тэсс появилось чувство брезгливости к человеку перед ней. Она в последний раз обвела взглядом комнату и остановилась опять на белёсых равнодушно-усталых глазах.

— Я сделала всё, что могла. Больше от меня ничего не требуйте и не просите. — Девушка посмотрела на пакет с тростью, как бы приказывая ему оставаться здесь и, развернувшись, направилась к двери.

— Ты ошибаешься, — прозвучало за её спиной, когда она взялась за ручку.

Мисс Полл не оглянулась, открыла дверь и вышла из кабинета.

* * *

Направляясь к Даррену, Констанция уже подумывала о том, как будет возвращаться назад к Андрею. Какими глазами посмотрит в его «брызги океана», что скажет; заплачет или нет.

Пока трость лежала рядом на пассажирском сиденье, девушке казалось, что ни за какие блага не захочет она встречаться с мистером Дексеном и не сможет сделать ничего из вышеперечисленного. Лучше рванёт на работу, к Монике, Берчу, в салон красоты родителей Фло, в Мэн — туда вообще было бы предпочтительно-прекрасно, — да хоть улетит в космос, но только не к Андрею.

Она мучилась и металась, мечтая каким-нибудь волшебным образом пропустить эту первую встречу с ним и начать сразу со второй.

Но как только вышла из здания на Avenue D, ей дико, нестерпимо, до крика на весь Манхэттен, захотелось оказаться в тёплых, надёжных объятиях любимого человека.

Констанция задрала голову и посмотрела на хмурое пасмурное небо начала весны. Низкие неподвижные облака обвисли атмосферу над макушками небоскрёбов, словно хлопья пюре из черники, протёртой через сито — того и гляди брызнет «сок».

Они с Андреем сейчас очень близко под этими тучами, не на разных континентах и даже не в разных городах, а всего лишь в нескольких поворотах руля и паре красных сигналов светофора. Но теперь между ними долгая дорога непонимания и несогласия в джунглях мотиваций, приоритетов, возможностей и амбиций.

Запахнув полы пуховика поглубже, Тэсс направилась к машине. Она приготовилась тянуть время до последнего.

Девушка ехала в сторону Бруклина и затосковала, только лишь попытавшись представить теперь их дальнейшую жизнь с Андреем. Она буквально изнывала в своей красивой машине по тем дням с любимым человеком, когда ещё не было Моники и Даррена. Сейчас всё прожитое с её сумасшедшим социопатом казалось каким-то мизером — песчинкой времени, мигом одним. Ей явно не хватило. Мало! Ничтожно мало!

Чтобы пересчитать безмятежные уютные вечера, достаточно пальцев на руках, интересных разговоров на качелях по выходным случилось примерно столько же, жарких ночей было на порядок больше, но от этого чувство достаточности не наступало. Даже отстранённые совместные завтраки теперь казались настоящим неподдельным семейным счастьем. Казалось, они и пожить-то толком не успели как обычные люди.

Ощущение трещины то ли через всё солнечное сплетение, то ли в голове. А может, и там, и там? Как порез. Глубокий и длинный. Он не был болючим, поскольку девушка не чувствовала себя живой, он, скорее, напоминал врождённое уродство, изъян, который нарушил органичность всех её сущностей и граней. Правая половина не понимала и не знала, что творит левая, а верх не сообщался с низом. Тэсс будто вся состояла из протезов и пересаженных органов на манер творения Франкенштейна. Тут она вспомнила слова Берча о «разобранном» состоянии.

Сейчас мир вокруг казался другим — отстранённым, отгородившимся. Она, Констанция, отдельно, а мир — отдельно. Он отнюдь не чувствовался враждебным. Всё окружающее ощущалось каким-то легкомысленным, беззаботным, не знающим трудностей и потерь.

На её везение она надолго застряла в пробке перед выездом на Бруклинский мост и уже хотела было передумать выезжать с острова, но побоялась разворачиваться через две сплошные.

Попав в Бруклин, Тэсс посидела в машине на берегу пролива. Вылезать не хотелось — с воды дул влажный неприятный ветер. Она укуталась в пуховик и размышляла. Пыталась изменить положение вещей, переделать свою шкалу ценностей и переставить приоритеты. Но, как ни старалась, те, как привязанные на резинке, всё время возвращались на свои законные места: Андрей, семья, дети, здоровье, работа — и так далее, до «костыля» в самом конце.