Как Морин узнала про это место? Ей кто-нибудь рассказал? Нет, вряд ли в такой ситуации она поверила бы слухам – все-таки Морин знала, что от лодки зависит жизнь ребенка. Возможно, она нашла ее сама, когда до болезни гуляла в этих местах. Или они с коллегами – подругами-буфетчицами – выбирались сюда на пикник из своего псевдовоенного городка: сэндвичи, кола, бутылочка вина… Не важно. Главное, лодка на месте.

Люк вошел в воду, которая доходила ему до голеней. Нагнулся, набрал пригоршню и жадно выпил. Речная вода была холодной и на вкус показалась ему слаще голубики. Утолив жажду, Люк попытался отвязать лодку от пня, однако узлы были мудреные, а время шло. В конце концов он просто перерезал веревку ножом, отчего правая ладонь снова начала кровоточить. Что еще хуже, лодку тут же понесло прочь.

Люк бросился следом, схватил ее за нос и подтащил обратно. Теперь кровоточили обе ладони. Он попытался сдернуть брезент, но стоило отпустить нос, как течение сразу подхватило его суденышко. Люк выругал себя за неосмотрительность – что же он сперва не снял брезент?! Вытащить нос лодки на берег было нельзя, так что в конце концов он просто перевалился за борт, под слабо пахнувшую рыбой древнюю парусину, ухватился за рассохшуюся центральную банку и подтянулся. В итоге брезент накрыл Люка с головой. Он лежал в луже воды на чем-то твердом, длинном и угловатом. Лодку к тому времени неторопливо несло по реке кормой вперед.

У меня прямо приключение, подумал Люк. Да такое, что закачаешься.

Он сел под брезентом. Тот натянулся, и вонь сразу стала заметно сильнее. Люк толкал брезент и хлопал по нему кровоточащими ладонями, пока не скинул его за борт. Какое-то время брезент плыл рядом с лодкой, а потом начал тонуть. Длинная твердая штука оказалась веслом – причем на вид оно было относительно новое. Морин повязала на дерево шарф; уж не она ли и весло раздобыла? Вряд ли она могла принести его сюда по старой лесовозной дороге в ее нынешнем состоянии… и тем более спуститься по крутому склону к воде. Если она все-таки это сделала, то заслужила по меньшей мере эпическую поэму в свою честь. И все за то, что он нашел в Интернете информацию, которую она и сама бы наверняка нашла, если бы не болезнь? Люк не мог даже осмыслить подобный поступок, не то что понять его. Он знал одно: весло есть и надо им воспользоваться – несмотря на усталость и окровавленные руки.

К счастью, грести он умел. Хоть и городское дитя, он все же был родом из Миннесоты – края десяти тысяч озер – и частенько ездил рыбачить с дедушкой, называвшим себя «старым рыбарем из Манкейто». Люк сел на банку и с помощью весла развернул лодку носом вперед. Затем выгреб на середину реки (в том месте она была шириной около восьмидесяти ярдов) и убрал весло в лодку. Снял кеды, поставил их сушиться на кормовую банку и заметил там какое-то слово, написанное черной краской. Нагнулся, рассмотрел: «Пароход Неказистый». Люк ухмыльнулся. Оперся на локти, посмотрел на безумную россыпь звезд над головой и попытался уверить себя, что это не сон – что он действительно на воле.

Откуда-то сзади и слева раздался громкий двойной гудок. Люк обернулся и увидел среди деревьев яркий головной прожектор локомотива: тот поравнялся с лодкой и помчался дальше. Люк не видел ни локомотива, ни самого поезда – деревья закрывали обзор, – зато слышал громыхание вагонов и непокорный лязг стальных колес по стальным рельсам. Вот тогда до Люка дошло окончательно. Все происходящее – не полный подробностей и красок сон, который разворачивается у него в голове, пока сам он спит в Западном крыле общежития. Мимо едет настоящий поезд, и направляется он, по всей вероятности, в Деннисон-Ривер-Бенд. А сам Люк сидит в настоящей лодке, красивая река плавно несет его на юг. Над головой – настоящие звезды. Приспешники Сигсби, конечно, могут его поймать, но…

– На Дальнюю половину они меня не затащат. Никогда.

Он перекинул руку через борт «Парохода Неказистый», растопырил пальцы и стал смотреть, как от них в темноту уходят четыре крошечные волны. Он и раньше это делал – когда плавал с дедом на маленькой рыбацкой лодке с пыхтящим двухтактным двигателем, – но даже в четырехлетнем возрасте (когда все кажется новым и удивительным) вид этих зыбких волн не вызывал в нем таких сильных чувств. Его посетило прямо-таки озарение: лишь побывавший в тюрьме способен оценить всю прелесть свободы.

– Я лучше умру, чем позволю им меня поймать.

Он отдавал себе отчет, что до этого вполне может дойти, но в то же время понимал: сейчас, в данный момент, он на свободе. Люк Эллис поднял к небу израненные руки и, ощутив на них ветер свободы, заплакал.

Он задремал прямо на банке, уронив голову на грудь и свесив руки между коленей, и мог бы запросто проспать следующую остановку на своем невероятном пути, если бы его не разбудил очередной гудок поезда – на сей раз шедший не с берега, а откуда-то сверху и спереди. Гудок был гораздо громче первого, оглушительное УА-А-А – Люк от страха так дернулся, что чуть не рухнул с банки. В следующий миг он инстинктивно съежился и вскинул руки, понимая при этом, как жалко выглядит. Рев гудка сменился металлическим визгом и гулким громыханием вагонов. Люк схватился за борта лодки и уставился вперед обезумевшим взглядом: сейчас его переедет поезд!

Небо слегка посветлело, и река – ставшая заметно шире – начала поблескивать. Впереди был мост, а по мосту шел товарняк. Люк разглядел вагоны с надписями «Нью-Ингленд лэнд экспресс» и «Массачусетс ред», пару автомобилевозов, несколько цистерн («Канадиан клин газ» и «Виргиния ютил-икс»). Проплывая под мостом, Люк прикрылся рукой от падающих хлопьев сажи. В воду по бокам от лодки плюхнулось несколько кусочков окалины.

Люк схватил весло и начал грести к правому берегу, где стояло несколько унылых зданий с заколоченными окнами и проржавевший, давно простаивающий без дела кран. Берег был усыпан бумажным мусором, дырявыми покрышками, жестянками. Оставшийся позади поезд уже пересек мост и продолжал сбавлять ход, скрипя и грохоча по рельсам. Вик Дестин, отец Рольфа, однажды сказал, что человечество еще не придумало более грязного и шумного транспорта, чем железнодорожный. Причем говорил он это скорее с восхищением, чем с отвращением. Ни Рольф, ни Люк не удивились – поезда были давней и большой любовью мистера Дестина.