Показатель НФМ – относительно стабильная величина, которая, однако, может катастрофически упасть. Самая распространенная причина – то, что Хендрикс называл хронической травматической энцефалопатией, сокращенно ХТЭ. Повторяющиеся сотрясения мозга, проще говоря. В среднем у человека около 60 единиц НФМ на миллилитр сыворотки крови. У профессиональных футболистов, играющих более десяти лет, НФМ падает до 30 и даже до 20. Кроме того, он снижается с возрастом (при нормальном старении медленно, у больных Альцгеймером – гораздо быстрее). Все это совершенно не интересовало миссис Сигсби: ей был важен только результат. И на протяжении долгих лет службы результат неизменно ее радовал.

Единственный факт, имевший значение для Института и тех, кто с 1955 года финансировал и держал в строжайшей тайне его деятельность, заключался в следующем: дети с высоким уровнем НФМ, как правило, обладают определенными экстрасенсорными способностями. ТЛК, ТЛП или (в редких случаях) и то и другое. Сами дети порой даже не догадывались о своих скрытых талантах, а те, кто догадывался – высокофункциональные ТЛП вроде Авери Диксона, – пользовались суперсилами лишь изредка, большую часть времени просто их игнорируя.

Практически у всех новорожденных брали анализ на содержание НФМ. На детей с высоким уровнем заводилось досье. За ними наблюдали, и в итоге они поступали в Институт, где врачи усиливали и оттачивали их экстрасенсорные способности. Доктор Хендрикс полагал, что набор способностей можно расширить: к ТЛК добавить ТЛП и наоборот. Однако это никоим образом не влияло на главную миссию Института, на смысл его существования. Научный труд Хендрикса об успешных экспериментах с розовыми, которых ему предоставляли в качестве подопытных кроликов, вряд ли увидит свет. И Донки-Конг, несомненно, расстраивался по этому поводу, хотя и понимал, что за публикацию в любом медицинском журнале ему светит тюремный срок, а никак не Нобелевская премия.

В дверь осторожно постучали. Заглянула Розалинда – лицо у нее было виноватое.

– Простите за беспокойство, мэм, вас хочет видеть Фред Кларк. Он явно…

– Напомните, кто это? – Миссис Сигсби сняла очки для чтения и потерла переносицу.

– Уборщик.

– Узнай, что ему надо, и доложи позже. Если мыши опять прогрызли проводку, это не срочно.

– Говорит, срочно. И он явно взволнован.

Миссис Сигсби вздохнула, закрыла папку и убрала ее в стол.

– Ладно, пусть войдет. Надеюсь, повод у него хороший.

Повод оказался плохой. Очень плохой.

Миссис Сигсби узнала Кларка. Она много раз видела, как он работает шваброй или щеткой в коридорах, но не припоминала, чтобы когда-нибудь у него был такой обеспокоенный вид: лицо побелело, как простыня, волосы торчали в разные стороны, словно он долго их теребил, а губы нервно подергивались.

– Что случилось, Кларк? Вы как будто привидение повстречали.

– Пойдемте со мной, миссис Сигсби. Сами увидите.

– Что именно?

Он помотал головой и повторил:

– Пойдемте со мной!

Она пошла за Кларком по коридору, соединявшему административный корпус и Западное крыло общежития. Два раза она пыталась выведать, что же стряслось; уборщик мотал головой и твердил, что она должна увидеть все сама. Ее раздражение – опять не пойми зачем оторвали от важного дела! – начало сменяться тревогой. Что-то с ребенком? Провалился очередной эксперимент – как было с Гарри Кроссом? Нет, не может быть. Если бы что-то случилось с подопечным, это обнаружили бы смотрители, лаборанты или врачи, а не уборщик.

Примерно посередине полупустого Западного крыла они наткнулись на мальчика: тот глазел на листок бумаги, висевший на ручке закрытой двери. Мальчик (кое-как застегнутая рубаха обтягивала приличных размеров пузо) увидел миссис Сигсби и тут же занервничал. Вот и правильно, подумала миссис Сигсби. Так и надо.

– Ты Уиппл?

– Ага.

– Как нужно отвечать?

Стиви прикусил нижнюю губу, поразмыслил и отчеканил:

– Да, миссис Сигсби.

– Так-то лучше. А теперь вон отсюда. Если нет процедур, займись чем-нибудь.

– О’кей. То есть хорошо, миссис Сигсби.

Стиви ушел, напоследок еще раз покосившись на дверь, однако миссис Сигсби этого уже не заметила. Она смотрела на листок бумаги. «НЕ ВХОДИТЬ», – гласила надпись простой шариковой ручкой (возможно, той, что торчала из нагрудного кармана Кларка).

– Я бы запер, будь у меня ключ.

Уборщикам выдавали ключи от различных кладовых на уровне А и от торговых автоматов, которые им было поручено загружать, но не от медицинских кабинетов и не от жилых комнат. Последние вообще редко запирались на замок, разве что какой-нибудь бунтарь разгуляется и его надо подержать взаперти денек-другой для острастки. Ключ-карты для лифтов уборщикам тоже не полагались. При необходимости спуститься на нижние уровни они дожидались какого-нибудь смотрителя или лаборанта и ехали с ним.