Меня услышали и отель, и тот, кто планировал войти. Первый просто пригасил все свои лампы и светильники, второй насмешливо, но устало хмыкнул.

И на крыльцо вступил высокий, метра в два ростом, мужчина, закутанный в черное одеяние. Плащ его был из плотной черной кожи и скрывал силуэт полностью, а глубоко надвинутый капюшон прятал лицо.

— Прошу вас, подойдите к стойке. Я сейчас заполню книгу регистрации, — вежливо попросила я и принялась запирать дверь.

Спустя минуту я, вооружившись ручкой, принялась задавать стандартные вопросы и записывать ответы:

— Ваше имя, раса, на какой срок желаете остановиться? Какие покои выбираете: болото, пустыня, открытый космос, тропический или сосновый лес? Также сейчас свободен номер с непроглядной мглой. Но если вам хочется стандартную человеческую комнату, то есть несколько свободных.

— Я выбираю мглу, человеческая женщина. Остановлюсь у вас на двое суток. Меня ждет путь. А раса и имя… Не стоит тебе знать, смертная. Запиши просто "господин… Э".

— Как скажете, — не поднимая на него взгляд, я быстро записала, что некий господин Э остановится на двое суток.

Как только я дописала предложение, на стойке, прямо перед мужчиной в плаще, возник большой хрустальный шар в серебряной чаше.

И если для меня сие было непонятным, то господин Э кивнул, судя по движению объемного глухого капюшона. Из-под полы плаща вынырнула крупная смуглая рука, поросшая черными жесткими волосками. Вместо ногтей красовались впечатляющие черные же когти.

Я с трудом удержалась, чтобы громко не сглотнуть.

Обладатель этой жутковатой конечности возложил ладонь на шар. Миг, и тот сначала ярко вспыхнул багрянцем, а после в нем заклубилось нечто столь же непроглядное, как и то, что находилось сейчас за входной дверью.

И сразу после этого в книге регистрации появилась приписка моим почерком, что оплачено квинтэссенцией тьмы. Логично, в общем-то.

"Из черной-пречерной темноты вышел кто-то в черном-пречерном плаще. И этот кто-то в черном-пречерном плаще возложил руку с черными-пречерными когтями на хрустальный шар и наполнил его черной-пречерной тьмой. А потом отправился отдыхать в комнату, полную черной-пречерной мглы".

А что? Хорошая история для детского школьного лагеря. Можно по ночам рассказывать замогильным голосом и пугать друг друга. Я прикусила губу, придумывая окончание этой страшилки…

Во. "А потом эта черная-пречерная рука ка-а-ак…" постучит перед моим носом по стойке регистрации.

— У тебя такой мечтательный и лукавый вид, человек, что меня, несмотря на усталость, разбирает любопытство. Что тебе кажется… веселым в нашем знакомстве? Разве я тебя не пугаю?

— Извините, — я прикусила губу, чтобы не улыбнуться. Глупо как-то, да еще и страшно.

— Расскажи. Мне интересно. Обещаю, что ничего не сделаю тебе.

Я с опаской покосилась на когти. Когти побарабанили по дереву.

И я решилась:

— Я из другого мира, чем вы, господин Э. У наших детей, наверняка, совсем разные игры и забавы. Так вот у нас мальчишки и девчонки, ночуя вместе группами, любят по ночам рассказывать страшилки и пугать друг друга.

— Это любят все дети во всех мирах, как я понимаю. Но это не объясняет, что развеселило тебя, человеческая женщина.

— Агата Серебрякова, — запоздало представилась я. — Госпожа Агата Серебрякова. У нас постоянно придумывается множество вариантов шуточных страшилок для детворы. Когда я была совсем маленькой, мы пугали друг друга в детском саду как-то так: "В черном-черном лесу стоит черный-черный дом. В черном-черном доме стоит черный-черный стол. На черном-черном столе стоит черный-черный гроб. В черном-черном гробу лежит черный-черный человек. И он протягивает к тебе черную-черную руку и как рявкнет: "Отдай мое сердце""

Когда я рявкнула последние слова, в коридоре, ведущем в библиотеку, что-то упало.

Наверное, чье-то сердце…

Чуть переместившись, я выглянула из-за стойки и увидела нагайну. Она от неожиданности выронила книгу и сейчас, застигнутая врасплох, не знала, как ей себя вести. То ли величественно удалиться, то ли поздороваться.

Я вернулась на свое место и уставилась на капюшон, примерно туда, где должно находиться лицо моего собеседника. А он стоял, и его плечи мелко подрагивали. Чего это он?

А потом грянул хохот. Жалобно звякнули хрустальные подвески на люстре, мигнули лампы. Ого.

— Ничего более смешного и нелепого я за сотни лет не слышал, — отсмеявшись, хрипло сообщил мне господин Э. — Ваши дети боятся такого? Это даже мило. Я задержусь в вашем гостевом доме-отеле подольше, на четверо суток. Мне интересно.

Он снова поднял ладонь, возложил на хрустальный шар и подлил в него своей квинтэссенции. А в книге регистрации, на которую я сразу же покосилась, запись срока пребывания оказалась исправлена.