Не каждый, кто был знаком с Линвардом, мог похвастаться тем, что знал его. Даже для близких друзей он оставался непонятным человеком. Когда дело не касалось службы, он казался окружавшим простодушным, отзывчивым немного наивным добряком. Он был общителен и сговорчив, весел и равнодушен к обидам. Редкая неприятность обеспокоить.

Но внешние спокойствие к неудачам было лишь маской за которой клекотали сильные чувства: и горячие любовь с ненавистью, и тягучее сострадание, и страх, и все то, что не чуждо простым людям. Линвард же оставался до конца уверенным в том, что терпение и вера в лучшее всегда одержат верх над любым злым замыслом.

Однако, всему может наступить предел. Когда бурлящая жижа из переживаний и тревог норовила показаться на поверхности, Линвард стремился к одиночеству. Тогда он мог сбросить с себя чувственную тяжесть, не затрагивая невиновных. Отлучки Линварда длились недолго, избавившись от душевного напряжения, он возвращался домой. Но, иногда, все происходило слишком быстро, чтобы успеть пресечь вспышки гнева. В такие моменты Линвард показывал, что умеет не только прощать и любить, но и карать и ненавидеть.

На службе все было совсем иначе. Воспитанный на законах военного искусства, Линвард научился никогда не смешивать личную жизнь и службу.

Он был верен Фелидии и, надевая плащ Защитника Аборна не думал ни о чем, кроме подчинения Главам и не позволял себе даже размышлять.

Во время выполнения приказа Линвард как будто застывал изнутри. Ненависти к врагам он не испытывал, как и каких-то других чувств. У Линварда просто не было причин ненавидеть людей, о которых он ничего не знал, кроме того, что ему приказали с ними сражаться. Однако в схватки он вступал со всей ожесточенностью, вкладывал в свой меч столько сил и умения, сколько имел.

Когда приказали подавить выступление бунтарей на дворцовой площади, Линвард подчинился мгновенно. Конь был оседлан, меч оголен, разум свободен. Вернулся он лишь на мгновение, когда Линвард увидел Азею, находившуюся в опасной близости к толпе. А потом снова наступила мгла, сквозь которую пробивались лишь немощные лучики сознания.

Когда все закончилось, когда уже гнали пленных к тюрьме, Линвард вспоминал. Все, до мелочей. То, как вместе с другими защитниками Аборна размозжил на части толпу, то, как храпел его возбужденный конь, окруженный голосящими людьми, как всех подряд, без разбора била сильная, уверенная рука, как отшатнулся от него попавший под удар немолодой мужчина. Линвард все вспомнил, пожалел про себя раненного, подумал, изменил бы он сам хоть что-нибудь, вернись время на полчаса назад? Нет. Никогда не стоит сравнивать отношение к противнику до, во время и после боя.

Теперь, когда схватка осталась позади, Линварду было немного жаль пленных. Им предстояла не самая приятная встреча с легендарными катакомбами Аборна…

Коридоры подземелья Дворца Совета извивались щупальцами гигантского спрута. Узкие проходы плотно забила тьма, и только подрагивающие красно-рыжие космы факелов превращали ее в обнадеживающие сумерки. Шаткие, как старческие зубы, ступени прыгали под ногами, тяжелые своды давили, дышали холодом, а на каждом шагу злобно скалились морды невиданных каменных чудовищ — рогатых, крылатых, беспалых, лупоглазых. Они торчали из стен, вылезали из-под земли, караулили за углами и висели под потолком. Эти немые истуканы вытягивали шеи и заглядывали в лица живых серыми бельмами, и неясным оставалось от страха или от озноба, бегут мурашки по коже.

Едва ли кто знал, когда и по чьему приказу был вырыт этот лабиринт, зачем выложили земляные стены камнем и заселили коридоры монстрами. Помимо тоннелей в подземелье были разбросаны сотни крошечных каморок, прячущихся за массивными деревянными, а иной раз и железными дверями и решетками. Они, то примыкали друг к другу, как пчелиные соты, то разбегались, отгораживались друг от друга толстыми стенами.

Может, здесь прятались древние во времена вражеских нашествий. Может, они хоронили в камерах своих мертвецов. Может, лабиринт был игрушкой, капризом какого-то сумасшедшего правителя. Догадкам не находилось числа, а правда надежно схоронилась под слоем веков.

Дворцовые подземелья были главной загадкой Фелидии. Лабиринт ветвился и петлял, коридоры его то сливались, то разделялись, то обрывались глухими тупиками. Они устремлялись вглубь и взлетали к поверхности, будто хотели вырваться из подземного мрака, но никто не знал точно, сколько выходов имел лабиринт. Не находилось смельчака, который бы прошел через все катакомбы, изучил их и, запомнив, составил бы карту.

Широкий проход от Дворца к Храму, несколько тоннелей в восточной части, превратившиеся в тюрьму Аборна, и три коридора, упирающиеся в небольшую площадку в западном крыле — вот и все, что было известно об огромном мире, раскинувшемся прямо под ногами.

Линварду не раз приходилось спускаться в подземелье, но всегда ему становилось не по себе, тесно, душно. Он не боялся хищных оскалов статуй или черноты бездонных глоток неизведанных тоннелей, но с неприязнью поглядывал в мрачные проемы, держался от них подальше и торопился оставить безрадостный лабиринт.

Это были владения Хорета, страшного надзирателя тюрьмы Аборна.

— Кого привели? — спросил он сурово, когда заскрипели тюремные двери.

— Бунтаря, — отозвался самый старший из воинов, Айлен.