– Выручить могла бы, но постоянно тянуть на себе лямку чьей-то глупой несостоятельности – увольте! – строго рассудила Лена.

«Лена замуж не пошла, потому что поняла, что никто никогда не сможет заменить ей Андрея», – подумала Инна.

– Лиля доверчивая или неразборчивая? – спросила Жанна.

– Не везло ей. Тебе не понять Лилиного горького оптимизма. Долго она отходила от предательства второго мужа. Работой излечивалась. Но говорила мне: «Сейчас пустота, вакуум внутри меня. Только я не стану плакать, что любовь кончилась, буду помнить, что она была. Я имела счастье, и его мне хватит до конца жизни». А я пошутила: «Лилька, как ты много понимаешь! Ты такая мудрая. Ты сама себя не боишься?»

Это тебе, Жанна, грех жаловаться на жизнь. О такой удаче, как твой Николай, только мечтать можно. А Эмме и Лиле, давай уж будем говорить откровенно, достались далеко не идеальные субъекты. Лиле – алкаш, любимой шуткой которого были слова: «Только собаки едят чебуреки без рюмки», Эмме – вызывающе надменный избалованный индюк. У Федьки только две вещи в постоянной боевой готовности: любым способом защитить себя и желание другой женщины. Если не сказать жестче… про «корень жизни».

– Аня, по-твоему получается, чтобы проникнуться несчастьем другого человека надо обязательно самому испытать такое же горе и отчаяние? А так, умом, не дойдет? – взроптала Жанна.

– …У Федьки в жилах течет кобелиная кровь. Вот и пришлось Эмме распроститься с мечтами.

– Я давно поняла, что к реальной жизни мечты не имеют никакого отношения. Чего Федору не хватает?

– Хорошей эпитафии их браку, – зло ответила Инна Ане.

«Жестокая, злая оценка. Слова доброго о Федоре не сказали. Утонули в горючих слезах сочувствия подруге. Кругом виноват! А вдруг он только внешне легковесный и бесшабашный? Если бы… Не могу понять, что все-таки в Федоре не так… Шквал взволнованной болтовни так и не прояснил мне его характер. Не хотелось бы становиться слушателем неделикатных… и омерзительных подробностей. От их «разнообразия» на меня то меланхолия накатывает, то клокочущий хаос в душе нарастает», – молча раздражается Лена.

– Продолжай бесцеремонно костерить Федора. Даю отмашку, – «милостиво» позволила Жанна.

– Так и никак иначе? – удивилась Инна.

– Заслужил. Наказание ему еще ждет своего часа. Оно лишит его ничем не омраченного жизнелюбия, – с апломбом заявила Жанна, будто сама собиралась его назначить или даже исполнить.

– Жди, – хмыкнула Инна. – «Тому судья лишь Бог и Совесть?»

– Если бы. Ждать, когда в Федоре возобладает разум и совесть? – сердито забурчала Аня. – Для Эммы теперь любовь – символ унижения. А она должна соединять людей без боли. Иначе какой в ней смысл? Любовь должна торжествовать!

– Опять «должна»! Тошнит от твоего толстовского проповедничества! – разозлилась на Аню Инна. – Толстой часто говорил одно, а делал совсем другое. Очень противоречивой фигурой был.

– Но жене не изменял.

– В семье приходится многим жертвовать, – менторским тоном заявила Жанна.

– Эксклюзивное заявление! А если вся семейная жизнь – жертва? Что остается такой женщине? Вечное пессимистическое моцартовское счастье? – вспылила Инна.

– Жизнь любящих такая счастливая и такая… безысходная, – вздохнула Аня непонятно по какому поводу.

– Счастливая?

Почувствовав, что Инна собирается вступить с ней в дискуссию, Аня тихонько вскрикнула: «Ой, не начинай» и быстро отвернулась к стене.

«Лена, как всегда, загадочно молчаливая. Могла бы высказаться. Будто игнорирует нас. Тема не приглянулась? Можно подумать, полна собственной значимости. Какова природа ее неразговорчивости? Молчание бывает более сокрушительным, чем самые гадкие слова. Она считает, что бессловесность более выигрышна? Лена существует как бы отдельно от нас, в другом мире? – перебирает варианты Аня. – Она просто дремлет полусидя, прислонившись к стене. Вон головой совсем поникла».

– Какое уж тут счастье, если кто-то в семье пьет, бьет или гуляет, не помогает в тяжелую критическую минуту. Да если еще делает это злонамеренно. Ха! Мазл... вейз... Полное счастье! Ладно бы только по молодости колобродили, а то ведь всю жизнь… Нечего выгораживать подонков! – Конечно же, это Иннин барабан заглушил грустную музыку дуэта флейт Жанны и Ани.

– Если в семье кто-то болеет, и то легче. Знаешь, что все силы отдаешь на доброе дело – спасение близкого тебе человека. Это созидание. А тут женщины растрачивают себя на борьбу со снедающей их глубокой, сверлящей ревностью или непроизводительно воюют с глупостью мужей, их тягой к алкоголю, и тогда жизнь для тех, кто любит, превращается в пытку. И какой глупец сказал, что ревность придает остроту отношениям? «Одним лишь взором ревность убивает», – тихо и раздумчиво изложила Аня свои печальные мысли.

– Могу добавить еще один стебелек в букет твоих высказываний. Муж Лили хоть между запоями был ласковым и заботливым. Во сне часто горько плакал, переживая свою слабость. А Федька всегда один и тот же: эгоист и форменный гад. До чего можно докатиться, если не чувствовать рамок! Все в родословной Федора и по мужской, и по женской линии с какими-то вывихами. Где была Эммина бдительность? – пожала плечами Инна.

– Не все, через одного, – возразила Аня.

«Кирина квартира – братская могила безвозвратно погибших женских сердец»? – подумала Лена.