— Он не инвалид! Вот твоя проблема Таисися, ты уже считаешь его убогим и обездоленным. И он тебе этого не простит.

— Но… нет… это не так. Я не могла…

— Да, это пролезает в нас незаметно, но люди не идиоты, они все видят и все чувствуют. Иди и искореняй эти мысли из своей чудесной головки. Как справишься возвращайся.

— Но почему?

— Потому что у тебя не правильная мотивация, она не принесет успеха. А на изначально провальное дело я не хочу тратить свое время.

— Ян Викторович, к вам Игорь Сергеевич, — секретарь вошла без стука испугав меня.

— Минутку. И наше время вышло. Всего доброго, — он поднялся, провожая меня до двери.

— До свидания.

Тимофей

Наконец-то моя двух недельная пытка закончится. Это не выносимо каждый день знать, что она сидит под дверью и не иметь возможности ее увидеть и обнять.

Моя упрямая девочка, приходила и ждала. Я знаю это, потому что сам жду ее. Это бред нельзя так отчаянно нуждаться в ком-то. До боли сжимая кулаки и кусая одеяло, только чтобы не позвать ее. Такую родную, любимую, до боли необходимую.

Я не имею права ломать ее жизнь.

Какое счастье, что мы не успели пожениться. Я не помню, но мама рассказывала, что период болезни отца был самым тяжелым. Нет, моя девочка не должна через такое проходить. Пусть ее свет не будет омрачен отчаяньем и болью за меня.

Страшно подумать, что она могла бы оказаться прикованной ко мне, инвалиду. Ее верность не позволила бы ей уйти, я это знаю. Она бы сражалась до конца, сцепив зубы и сжав кулаки.

Я горжусь моей упрямой девочкой. Она достойна лучшего, сильного и здорового мужчины. И это уже не я. Как жаль, что мы так и не поженились.

— Ну вот, сынок, все бумаги оформлены, мы можем ехать домой. Я тебе приготовила комнату на первом этаже, чтобы ты мог и на улицу выйти.

— Мам, ну какая улица? — жаль, что не в мою комнату на втором этаже.

— Сынок, но нельзя же все время в комнате сидеть. И доктор сказал, что тебе нужен свежий воздух и прогулки…

— Дорогая, прогулки позже, когда к Тиму вернется чувствительность и он сможет сидеть.

— Да-да, конечно. Я помню.

Мои родители так верят тому, что говорит врач. Зря. Но я уже не пытаюсь их образумить и что-то доказать. Хотят верить — пусть. Возможно, им так легче жить. Я уже смирился. Чуда не будет.

Выезжать в коридор было страшно. До боли, до крика, я хотел в последний раз увидеть темный янтарь любимых глаз. И в то же время боялся этого. Я смогу научиться жить без ног и без нее, но я не смогу видеть жалость в теплом море ее глаз. Только не это.

Сердце бешено стучало, болью отзываясь в висках, когда мы выехали. Ее нет. Облегчение и отчаянье затопили, не давая возможности понять, чего же больше. На улице ее тоже не увидел. Да, я ее искал на сколько позволяло мое положение.

Сумасшествие. Я ее гоню и нуждаюсь в ней, как в воздухе. Наваждение.

Неужели она не пришла? Я же слышал, как вчера она с врачом за дверью разговаривала, и он сказал, что меня сегодня выпишут. Неужели, она послушалась меня и оставила? Почему же я не рад этому, почему от боли трудно дышать и слезы ищут выход?

Прошел месяц

Говорят, время лечит. Врут. Иголка в сердце никуда не делась. Да и есть ли оно у меня? Нет. Я труп. Мое сердце осталось рядом с гордой девочкой, в море темного янтаря ее глаз.

Каждую ночь я вижу это море. Каждую ночь тихо вою от тоски и боли. Я готов все отдать лишь иметь возможность хоть на мгновение прикоснуться к ее бархатной коже, вдохнуть цветочный аромат, утолить жажду сладкими губами и утонуть в ее янтарных глазах.

Но я не имею права ломать ее жизнь. Я хочу, чтобы она была счастлива, чтобы каждый день глаза сияли, как солнце. Горько осознавать, что уже не я зажгу в ней свет, что не я наполню ее дни счастьем.

Горько.

— Сын, пора делать процедуры.

— Хорошо.

Родители перестали со мной разговаривать после того, как я выгнал очередную медсестру. Теперь все делает отец как может, он единственный кого к себе подпускаю.

Отчаянье охватило мою душу. Оказывается, там, в больнице я жил, потому что слышал ее голос. А здесь. В тишине дома я гибну без нее.

Все зло от женщин и их котов. Даже по тому мелкому гаденышу скучаю. Они проросли в меня так крепко, что жить без них тоже самое, что умереть.

Таисия