— А откуда взяли, что я чистая сердцем? — недоверчиво поинтересовалась я.

— Ну, это просто совсем. Не задумывалась никогда, что стихийка только у детишек бывает? А? Ни о чём не говорит? Так вот — заклинания творить без палочки только такие и могут, у которых совесть, как у младенца. Вот Мерлин тот же, которого все к месту и не к месту поминают. Он мог, да. Ну, так это был великого сердца волшебник. Ты-то великой не станешь, заботы твои не те. Мелкие, житейские, но и рядовой тебя назвать не назовёшь. Всё-таки самородок. Пока не огранённый — почти магла. Ниже и катиться некуда. А если подучишься, да правильного наставника найдёшь, так и натурой станешь цельной, много добра сделать сумеешь. Было бы желание. Впрочем, хватит болтать. Снимай с меня путы, да пойдём уже. Как раз час быка наступил.

— Какой час?

— Неважно, снимай!

Не верила я в эти сказки про чистое сердце, ну откуда оно у меня, в самом деле. Смешно! Но снять с бабки путы попыталась. Не вышло, ни с первого раза, ни с пятого.

— Вот глупая, — не выдержала старушка. — Раз заклинания тебе не даются, давай-ка без них. Просто снимай. Не бормочи.

— Как это? — не поняла я.

— По-вашему — желанием. Представь мысленно путы, вроде кокона, каким паук муху оборачивает. Представила?

— Ага.

— А теперь представь, что те путы не из прочной нити, а из ваты сахарной. Потянешь и рассыплется. Ну?

Это было легко. Представила, что уж.

Только дальнейших указаний не последовало. Бабка вдруг легко соскользнула с кровати на пол.

— Молодец! Ползём к двери. Фу, сладкая теперь вся, да липкая. С ватой сладкой ты перестаралась. Надо было тебе сказать, что нитки сгнили от времени, да уж ладно.

Я потянулась открыть дверь, но Пифия схватила за руку.

— Куда? На ней сигналок больше чем над кроватями. Представляй что в двери внизу окно такое большое, тряпочкой завешенное. Только без стекла!

— Да как же… — начала я сердиться, — я колдовать так не умею!

— Но сделала же, — удовлетворённо заметила бабка, приподнимая тряпку внизу, которая по цвету с дверью сливалась. Отверстие квадратное, как раз нам пролезть.

Только вылезли, мне было велено представить обратно, что дверь цельная. И опять получилось. Я заморачиваться перестала. Да ну эту старушку — небось сама и колдует.

Тут мы уже встали, отряхнулись, да огляделись.

Коридор пустынный, не очень широкий, и без окон. Тускло светятся лампы на стенах, плафоны мешают разглядеть — электричество там, или свечи какие магические.

Вдоль стен двери с обеих сторон. Все одинаковые. Чуть дальше по коридору ниша, в которой установлен стол с высокой стойкой, как в обычных больницах сестринский пост — один в один. И Сестричка на посту спит, положив голову на сложенные руки. Палочка лежит рядом, наготове.

— Тихо, — шепнула Пифия и вдруг впилась ногтём в моё запястье.

Я еле удержалась от вскрика.

Старуха усмехнулась, и поднесла окровавленный ноготь к лицу. Принюхалась, поводила носом из стороны в сторону. И поманив меня, медленно направилась к сестринскому посту. Я старалась не отставать и не издавать звуков. Хорошо даже, что босиком иду. Разве что потом надо будет одежду свою найти.

Так мы дошли до лестницы, по которой спускаться пришлось довольно долго. Потом был ещё коридор, и ещё. Я бы уже запуталась, а Пифия периодически подносила ноготь к носу и шла. Наконец, она остановилась у дверей, от которых пахло едой. Кухня, видать.

Дверь была не заперта и мы вошли. И сразу оказались в большой и просторной кухне. Пара домовиков колдовали у зажжённой плиты, установленной посерёдке, раздувая огонь. Ещё двое щелчками пальцев, перемещали из большой раковины тарелки, которые сами складывались в стопки на столе у стены.

Заметив нас, они застыли с улыбками, и вдруг еле приметно поклонились. После чего занялись своими делами.

— Тут он, — громко сказала Пифия, отдёргивая занавеску у входа. В маленькой нише стоял встроенный полукруглый топчан, на котором спал Северус. Я бросилась перед ним на колени, едва сдержавшись, чтобы не прижать его к себе со всей силой. Погладила по головке. А он сразу встрепенулся.

— Мама? Я ждал-ждал, — он крепко обхватил меня за шею тонкими ручками. — Давай уйдём отсюда! Я домой хочу! К папе!

— И я домой хочу, милый. Сейчас отправимся.

— Ты больше не болеешь?

— Нет, дорогой. Мама здорова уже.

— Ну, хватит, — скомандовала старушка. — Уходим!

— Мы так и пойдём? — спросила я Пифию, подхватив Северуса на руки. Мы обе по-прежнему были в ночных рубашках и босиком.

— Хоть ты этого и не любишь, — проворчала гадалка, — но зажмурься и представь, что на тебе надето. Только чётко, в деталях. А на мне представляй чёрную мантию до пят, поверх рубахи, да крепкие ботинки на толстой подошве. Ну?