— У тебя мурашки по коже.

— Холодно.

— А что ты думала? На дворе февраль. Оба они готовы были говорить что угодно только не то, что просилось на язык. Жасмин потянулась за одеялом.

— Скоро март. Уже почти весна.

— Ты спрашивала, чем я занимаюсь. Работаю на федеральное правительство.

— Кем? Почтальоном? Сборщиком налогов?

— Разбираюсь с разными неприятностями.

— Вот как? И с чем ты разбираешься на болоте?

— Жасмин, тебе незачем знать все неприглядные подробности моей работы, — ответил он, натягивая на нее одеяло.

Вот так. «Незачем». Иными словами: «Валика ты отсюда!»

— Понимаю, — отвернулась она. — Спасибо, что напомнил, где мое место.

Лайон сжал кулаки. Жасмин почувствовала, как напряглись его мускулы, и уже хотела напомнить, чтобы он не забывал о спине.

— Черт побери. Жасмин! Я не собираюсь ставить тебя на место! Просто хочу объяснить, почему у наших… нашего… ну, в общем, почему у всего этого нет никакого будущего.

— Хорошо. Не надо ничего объяснять. Я все понимаю.

Лайон застонал и крепко сжал ее плечи, как будто хотел встряхнуть как следует.

На самом деле ему хотелось совсем иного. Любить ее до умопомрачения. Просто лежать рядом и слушать, наблюдать за прихотливой сменой выражений на милом лице, вслушиваться в переливы выразительного грудного голоса. И пусть она говорит о любой ерунде.

— Ты хочешь одеваться и ехать в город? — пробормотала Жасмин.

— Не особенно. А ты?

— Тоже не особенно.

Глаза Жасмин, ее голос яснее ясного говорят о том, что она успела к нему привязаться. А он не может позволить себе привязанностей. Особенно теперь, когда его карьера, а возможно, и жизнь, висит на волоске.

— Жасмин, ты уверена, что этого хочешь? хрипло спросил он.

Лицо ее озарилось счастьем.

— Да. Да!

Если бы она ответила «нет», Лайон подавил бы свое влечение. Не так уж это сложно. В конце концов, от этого еще никто не умирал.

Но она ответила «да», и на мгновение он растерялся в вихре новых, незнакомых чувств. Были среди них и нежность, и желание защитить, и еще что-то не поддающееся определению, — что-то такое, чего он не испытывал никогда в жизни.

К счастью, эти непонятные переживания мгновенно растаяли, сметенные иным, более сильным чувством. Дрожа от противоречивых желаний — одна половина его души требовала как можно скорее утолить страсть, другая — растянуть удовольствие, — он впился губами в ее губы.

Наконец он поднял голову, чтобы взглянуть на ее припухший рот и потемневшие от страсти глаза. Едва сознавая переполняющее его первобытное мужское торжество, снова припал к ее губам в долгом, жадном поцелуе. В какой-то миг, когда к нему на мгновение вернулся рассудок, он удивился, почему никогда раньше не понимал, что любовь начинается с поцелуев.

Потому что никогда до сих пор он не занимался любовью. Секс — одно, а это…

Это — совсем другое.

Теперь, когда стало слишком поздно, он наконец-то понял разницу между сексом и любовью.

Обоняние, как и все остальные чувства, у Лайона было развито и натренировано. Он умел различать самые мелкие оттенки запахов. Сейчас, например, от Жасмин исходил аромат мыла, зубной пасты, абрикосового шампуня и самой Жасмин. Чертовски соблазнительная смесь. А в прошлый раз, когда они занимались любовью, от нее пахло антикомариным репеллентом, кофе, дымом костра и самой Жасмин. Как видно, она прекрасна в любых сочетаниях.

Лайон никогда не поддавался на женские уловки. Оставался равнодушен и к изысканному макияжу, и к духам, призванным возбуждать в мужчине желание. А теперь с удивлением узнал, что уязвим перед чарами женщины, которая не пользуется ни духами, ни косметикой, женщины, у которой в запасе нет ни единой уловки, которая вряд ли понимает даже, что это такое.

На мгновение он задумался о том, нет ли у Клемми в конторке запаса презервативов. Один раз без предохранения — рискованная игра. Не предохраняться два раза подряд — значит напрашиваться на неприятности. А неприятности такого сорта Жасмин ни к чему. Тем более с мужчиной, из которого не выйдет ни приличного мужа, ни мало-мальски сносного отца.

До сих пор Лайон гордился своим самообладанием. Он проделал долгий путь: от пятнадцатилетнего мальчишки, бездомного, безработного, изнемогающего в борьбе с собственными гормонами, до взрослого человека, разумного, трезвомыслящего, просчитывающего каждый свой шаг. Он не рисковал без нужды. Спиной чувствовал опасность и умел вовремя отпрыгнуть или распластаться на земле. До сих пор.