В последнем письме, полученном от Дутова, неплохие вести. Атаман заканчивает подготовку к походу на большевиков и вот-вот двинет свои легионы. Они пойдут как смерч, сметая все на своем пути. Кто окажет им сопротивление? Особенно на первых порах. Эскадрон кавалеристов, приданных уездному чека? Или те двадцать милиционеров, которыми командует он, Алдажар Чалышев? А больше до самого Верного в одну сторону и до Омска в другую никаких крупных воинских подразделений. Между тем важно именно вначале похода не встретить упорного сопротивления. Тогда всюду, где пройдет атаман и где он только еще должен будет пройти, как лавины, покатятся восстания. Недовольных советской властью хватает. Это все, у кого отняли возможность жить сытно: поотбирали скот, дома, заводы, власть, положение. Такие не дрогнут. Они только и ждут своего часа, и они умеют лить кровь обидчиков. А как только Дутов дойдет до Волги, на помощь ему придут союзники. Их позовут, чтобы они помогли, а кому позвать, за этим дело не станет. Все продумано и учтено заранее.

Алдажар вышел на улицу. Полуденный зной еще не спал. Стоящий возле дувала карагач, до лоска обдутый ветрами, опустил изнанкой книзу листья и будто дремал.

В комнате Грачевой с шумом захлопнулось окно. Однако Чалышев думал уже не о ней, а о себе, о своем будущем. И рисовалось оно ему таким заманчивым, что захватывало дух. Ведь атаман твердо пообещал, что он, князь Чалышев, станет хозяином и наместником атамана по всему Туркестану.

Верилось, что будет именно так. Эта уверенность еще больше окрепла после того, как недавно он спас Дутова от верной гибели.

И теперь уже во втором письме атаман намекал про обещанное, значит, твердо решил держать данное слово.

На крыльцо вышел Ходжамьяр и крикнул вдогонку:

— Так не забудь про плов, Алеке!

— Не забуду, — ответил Чалышев и вспомнил, что когда этот старый козел угощал его айраном, то мельком упомянул про каких-то бандитов, а он, занятый мыслями о Грачевой, пропустил слова Ходжамьяра мимо ушей.

Перейдя на теневую сторону улицы, Алдажар быстро пошел к центру города. Но чем быстрее шагал, тем сильнее овладевало им беспокойство. Вот уже почти три месяца скоро, как он не мог отделаться от ощущения, будто вокруг него выросла стена недоверия, что председатель уездного чека Крейз слишком уж испытующе смотрит ему в глаза, разговаривая о каком-нибудь пустяшном деле, то другой какой-нибудь факт заставит насторожиться. Нередко теперь он с тревожным чувством стал просыпаться ночами и уже до рассвета был не в силах заснуть.

Дождь отшумел задолго до вечера. К тому времени, как отполыхать закатной заре и высыпать звездам, небо очистилось, но вскоре снова кругом заволокло, и до полуночи непрерывно хлестали жесткие с ветрами ливни.

Когда пробило двенадцать, в доме, где размещалось ЧК, в трех крайних окнах вспыхнул свет, упал на стоявшие рядом тополя и как бы вылепил их заново мохнатыми, с остро очиненными, благодаря теням, блестевшими черной влагой листьями.

Прошло около получаса, и к дому, отбрасывая из-под копыт шматки дорожной грязи, подскакали всадники. Сначала один, потом сразу трое, вслед еще два и еще, еще. Все они, соскочив с коней, кинув поводья появившемуся у привязи бойцу, торопливо вбегали на крыльцо, сбивая на ходу приставшую к сапогам грязцу. Некоторые являлись пешком и тоже шли прямо в кабинет к Крейзу. Приглашал он.

— Что случилось?

В то же время каждый из них знал: расспрашивать бесполезно. Пока не соберутся все, кто нужен, ничего Крейз не скажет.

А он стоял около стола кряжистый, с густой, не умещающейся на голове посеребренной шапкой волос. Его серые глаза, спокойные и сосредоточенные, смотрели прямо перед собой из-под кустистых желтовато-пепельных бровей. В руках председателя ЧК в медной оправе большое увеличительное стекло. И руки у него тоже большие и какие-то очень уж надежные.

О непреклонности характера «латыша» — так звали многие заглазно Крейза, вкладывая в это слово дань уважения к чекисту, — рассказывали всяческие небылицы. Два однополчанина Крейза еще по гражданской войне, с которыми снова свела его судьба в Джаркенте, до сих пор не могли забыть, как Крейз под Царицыном во главе взвода конной разведки ходил в тыл к белякам. Нацепив на себя погоны есаула, вырядив соответственно бойцов, он ночью пробрался за линию фронта. Назад, после того как высмотрел и выведал, что требовалось, возвращался через несколько дней. И в одном селе наткнулся на воинскую часть под командованием поручика.

— Извините, господин есаул. Прошу предъявить пропуск. Дальше нельзя, — преградил взводу дорогу поручик.

— Кому нельзя? — возмутился Крейз.

— Нужен пропуск. Таков приказ.

От поручика основательно разило спиртом.

— А на посту пьянствовать можно? Это предусмотрено службой? Вы этому, я вас спрашиваю, присягали? — набросился Крейз на офицера. — Вы забыли, что красные от вас в версте?

Поручик растерялся.

— Проезжайте, господин есаул.

Тут бы воспользоваться этим Крейзу, но он уже по-настоящему был возмущен непорядками на передовой и пошел проверять посты. Зашел в караульное помещение и застал там целое гульбище.

— Это что за безобразие? — рассвирепел он окончательно, сбросил на пол стоявшую на столе четвертную бутыль с первачом и стал грозить, что завтра же отдаст всех под суд.

Только позже, когда вышел из помещения, спохватился, что возмущаться и наводить порядок у врага, собственно, было совсем не к чему. Выругав себя от всей души, он вскочил в седло. А вечером вся дивизия покатывалась от смеха, слушая приукрашенный кем-то рассказ о том, как начальник полковой разведки разносил за недисциплинированность беляков, учил их уму-разуму.

На следующее утро смеху было еще больше. В расположение дивизии пришло сдаваться в плен целое подразделение во главе с офицером. И тут выяснилось, что это та самая часть, в которой побывал Крейз. Белые решили: чем идти под суд, лучше перейти к красным. Тем более, что о таком переходе кое-кто из них подумывал раньше.

Много утекло воды с той поры, на многих фронтах побывал за минувшие годы, выполняя задания партии, большевик Крейз. Теперь его назначили председателем уездного ЧК. Вначале он отказывался от этой трудной должности. Ему было тяжело работать в ЧК. Сказались прежние ранения и контузии. Крейз начал слепнуть и читал уже только с помощью лупы. Но его уговорили, чтобы он хоть с год побыл в ЧК, очистил уезд от всякой нечисти.