Анастасия отвечать благоразумно не стала. Понятно, что ситуация до моего появления была получше, но она в принципе не совсем глупая. Но чтобы наверняка, я все же озвучил очевидное:

— Род Юсуповых-Штейнберг, искусственно созданный как яблоко раздора между Юсуповыми и Разумовскими, должен был и так почить в ближайшие несколько лет. Мое появление послужило лишь катализатором, ускоряя события…

Анастасия слушала молча. Она уже отошла от вспышки злости, вызванной моим откровенным комментарием, и сейчас чувствовала по моим эмоциям, что целенаправленно оскорбить ее и тем более насмехаться я не собирался.

— …Даже мне, появившемуся из медвежьего угла, ясно что в ближайшее время в регионе возможен конфликт национальных кланов и метрополии. И что-то мне подсказывает, что именно твой род выбран в качестве триггера. Вернее, не род, а богатые активы, которые должны послужить причиной конфликта влиятельны кланов здесь, на Юге России.

Княжна сохраняла молчание. Не соглашалась, но и не опровергала. Продолжала внимательно смотреть на меня, но ментальные щиты не ставила, так что ее комментарии вслух мне и не нужны были.

— Сейчас я слышу от тебя, что утром из разных источников ты узнаешь, что твои брат и сестра получили персональное покровительство самой (!) императрицы. Кроме того, с тобой невесть каким способом связывается Анна Николаевна и просит тебя до наступления твоего второго совершеннолетия самой запросить покровительство в императорской канцелярии. Насколько понимаю, она предлагала тебе всего на год, до семнадцати лет, передать род под управление петербургских чиновников. Более того! — снова перебил я пытавшуюся вставить слово Анастасию, — ты принимала решения, даже не беря в расчет события недавнего времени, когда солидарность с тобой продемонстрировали Валера с Эльвирой, который явно отпрыски высокородных семейств… что? — прервался я, почувствовав удивление Анастасии.

— Ты не знаешь, кто они?

— Откуда я должен об этом знать?

— Мог бы спросить.

— А зачем?

— Ну да, действительно… зачем.

— Ну так кто они?

— Тебе же не надо?

— Не надо, это когда не знаю кого спрашивать.

— Валера — персидский принц, хан Нахичеванский, племянник правящего шаха. Эльвира — сибирская царевна и внучка генерал-губернатора Багдада.

— Воу, — не смог сдержаться я.

Причем удивился не от осознания положения в обществе моих товарищей по команде, а больше от несоответствия привычной картины мира: у меня дома история Ирана и Ирака развивались несколько иначе. Здесь же в Персии и шахская власть сохранилась, и страна осталась в зоне влияния России, как это и было в начале двадцатого века, когда порядки в регионе наводила Персидская казачья бригада. Государство же Ирак, как колония Великобритании, здесь не появилось вовсе, а территорию России (Конфедерации) — как логичное продолжение Большой Игры, омывал Индийский океан.

Но стоит подумать об этом позже — вернулся я в настоящее, переставая смотреть сквозь княжну и поймав взгляд ее ультрамариновых глаз:

— Вместо того, чтобы запросить покровительство у императорской канцелярии, пользуясь явными признаками расположения, ты подаешь прошение об утверждении тебя как главы имперского рода до достижения тобой второго совершеннолетия. Если с дипломатического переводить на понятный мне, хаму невоспитанному, язык, то выглядит это как: «Идите вы в задницу, мне от вас ничего не нужно!»

— Тебе не понять, — дернула щекой Анастасия.

Глубоко вздохнув, я на миг прикрыл глаза. Хотелось как-то выругаться, как бывает, когда утыкаешься в непреодолимую стену чужого непонимания. Но сравнение пришло неожиданно.

— Ты сдачу Москвы Кутузовым тоже осуждаешь? — открыл я глаза.

— Нет, но это совсем другое…

— Да как так-то!? — уже не выдержал я. — Послушай, я не аристократ по рождению, и вот этой твоей привязки к крови и почве не понимаю. Да, мне это чуждо, да, я этого не понимаю. Не понимаю, но могу принять как данность. Сейчас же ты путаешь кровь и честь с ненужной жертвенностью, граничащей с откровенным идиотизмом. Боец должен не умирать геройски, а буднично выполнять приказы, как говорил мне…

Вовремя опомнившись, я осекся — и не став сообщать Анастасии, кто и при каких обстоятельствах говорил мне это в другом мире.

— Кто говорил?

— Неважно. Я сейчас в общем-то хотел сказать больше о том, что в споре паровоза и Анны Карениной выигрывает паровоз. Всегда. Без вариантов.

Княжна вспыхнула. Вдруг она подобралась и неожиданно — я по эху эмоций почувствовал, пришла к совершенно неправильному выводу. Но до того, как Анастасия произнесла слова, о которых бы потом пожалела, я привлекая внимание хлопнул ладонью по столу, заставив ее вздрогнуть.

— Нет, — произнес я в наступившей тишине.

— Что нет?

— Ты ошибаешься, я не трус.

«Но я боюсь» — добавил внутренний голос голосом Никулина из Бриллиантовой руки.

Из-за этого моего шуточного воспоминания княжна что-то почувствовала, и явно засомневалась в моей правдивости. Я понял почему — при всей ее иезуитской расчетливости она все же остается шестнадцатилетней девушкой. И из-за юного возраста часто не видит полутонов, а обычную и естественный для зрелого возраста готовность к выигрышному компромиссу принимает за слабость. И надо было это как-то сейчас пресечь.