И несмотря на это, на первый прием пришла со своей «заготовкой». (Может, еще не возьмут? Может, мы не «их случай»?) Заготовка была такая: «Да, моя девочка имеет порезы на запястьях – но она тщательно их дезинфицирует и делает в тех местах, где нет вен. Да, она пробовала наркотики – но она думала, что ей станет легче. И вообще – возможно, ее поведение более демонстративное, чем болезненное? Может, не надо таблетки? Может, можно обойтись своими силами?»

Это желание «обойтись своими силами» на самом деле для родителей совершенно нормально. Все же лечит любовь! И надо обязательно собрать все свои силы, всю свою любовь – но я бы сказала так: мы же знаем, что пенициллин спасает при ангине и воспалении легких? Да, он не очень полезный для организма. И после него придется пройти некоторую реабилитацию. Так вот, клиническая депрессия – это «ангина» психики. И ребенка в острых состояниях надо просто спасать. А потом – реабилитировать той самой любовью. А психиатры, как выяснилось, бывают замечательно квалифицированными и внимательными врачами.

•

Хочу еще – что очень важно – отметить: все процессы, которые я так долго описываю: поход к психологу, обзвон друзей, поиск лучшего врача – заняли не дни и не недели. Прошло всего двое суток. Это важно – потому что в том состоянии, в котором оказалась дочь, времени на долгие раздумья просто не было. Действовать необходимо было как можно быстрее. И я наконец это полностью осознала.

Клиника, куда мы попали, была на удивление не пугающая, называлась она «Клиника пограничных состояний». Без решеток на окнах, медсестры – очень дружелюбные, а под окном – огромный сад с цветущими вишнями. Психиатр, которого рекомендовали мне друзья, опроверг все мои «заготовки». Он объяснил, что:

да, порезы на руках дочери скорее носят демонстративный характер. Но это демонстрация ее глубочайшей внутренней боли, крик отчаяния, мольба быть услышанной;

ни она, ни я не справляемся с ситуацией, и это уже очевидно, требуется помощь врача и медикаментов;

ее мозг находится в настолько истощенном и воспаленном состоянии, что любое неловкое движение, любой даже небольшой толчок могут быть фатальными;

ее организму просто необходим отдых – от тревоги, навязчивых мыслей, поисков выхода из тоннеля. Этот период необходимого отдыха – как период искусственного сна. Он не спасает от горя и ужаса, но дает покой. Необходимый для восстановления;

и мы не одни такие, многим подросткам в остром периоде их клинической депрессии (так я в первый раз услышала этот диагноз) необходима помощь;

это они не вредничают. Это в их мозгу нарушился захват серотонина и прочих гормонов радости – а без этой радости существовать невозможно.

В общем, я плохо тогда поняла про серотонин, но поняла главное. Дочери нужна помощь, и таблетки – это не зло, а передышка для ее воспаленной психики.

В Клинике пограничных состояний было свободное посещение под присмотром врача (врач предварительно разговаривал с не-родственниками-посетителями). Здесь я познакомилась с большим количеством «подросткового народа», почти у всех были порезы на руках. Здесь я узнала, что это называется «самоповреждающие действия», и психиатрами они рассматриваются как суицидальное поведение. Дочери назначили антидепрессанты и нейролептики. Этот период она вспоминает как начало выздоровления, как первый луч света в глухом мраке ее безрадостного отчаяния.

•

Посмотрела недавно передачу о депрессии. Не самую удачную, но очень показательную. На ней не присутствовал ни один клинический психолог! Тезисы приглашенных «экспертов» очень четко отражали общую картину отношения к этой болезни в нашем обществе. Пожилая актриса уговаривала всех страдающих депрессией побольше бывать на природе и улыбаться. Социальный психолог призывал помогать страждущим и творить добро для тех, кто тоже несчастен. Были еще несколько участников, предлагавших схожие рецепты. И лишь одна монахиня, имевшая медицинское образование, заметила, что самый ее активный в плане помощи нуждающимся друг, который непрестанно творит добро и улыбается, – находится в тяжелой клинической депрессии и выживает благодаря медикаментозной помощи. И второй герой передачи – священник, который помногу принимает исповеди у прихожан и, казалось бы, вот сейчас скажет что-то вроде «Возлюбите друг друга и почаще ходите в храм», – вместо этого сказал, что нередко на исповеди ему приходится решать сложнейший для него как неспециалиста вопрос: кроме того, что он благословляет человека на исповедь и причастие – может ли он посоветовать ему посетить психолога и психиатра? Два этих мнения прозвучали наиболее трезво.

Депрессия – это конечный пункт, к которому ведет много дорог (мысль взята мною из книги Эндрю Соломона «Бес полуденный», но пропущена через собственное осмысление и опыт). Депрессия может быть наследственной, то есть она была у кого-то из родственников. Она может быть реактивной – как следствие тяжелого жизненного события. И меланхолической, когда вроде бы ничего не произошло, но травмирующие факторы накопились в психике – и дали результат – болезненное состояние, при котором нарушаются химические процессы в мозгу.

Так как специальной литературы на эту тему много и всегда можно почитать и про гормоны, и про работу мозга, я опишу этот процесс просто. Организм не может жить без радости, и если мозг перестает ее «вырабатывать» (это уже химический процесс) – начинается депрессия.

Невозможность пребывать в «безрадостном» состоянии особенно очевидна для подростков – они еще не умеют рефлексировать и объяснять себе, что с ними происходит. Они начинают бороться за радость, искать выход. Теми способами, которые им доступны и известны. Наркотики, опасные виды спорта, «плохие компании», алкоголь, самоповреждающее поведение, участие в «группах смерти». Это до поры до времени – крики о помощи: «Мне больно, и я не понимаю, что со мной! Я хочу, чтобы не было больно, но не знаю, как это сделать!» Участие в группах типа «Синих китов» – тоже попытка себе помочь, примкнуть к сообществу с подобными проблемами.

Если с наследственной депрессией может разбираться только специалист, у реактивной все причины, как правило, видны (смерть близкого, тяжелые переживания на фоне психической травмы), то случай меланхолической депрессии требует пересмотра отношений в семье. Это не обвинение родителей, но причина начать разбираться, «что пошло не так». Во всех трех случаях начинать надо с разговора, деликатного налаживания контакта, «вслушивания» в ребенка и внутреннего со-чувствия ему (то есть попыток чувствовать вместе с ним). Во всех трех случаях необходимо серьезное и уважительное (но не паническое) отношение к состоянию и мыслям вашего подростка.