— Да, я в камере долго думала. И вот что надумала. Оформляй явку с повинной, начальник. Я понимаю, что теперь на меня одну все повесят. Может, я в чем-то и виновата. А кто безгрешен? Только убивать я никого не хотела. На самом деле, все случайно произошло, по неосторожности, — заявила Надежда.

Петров скрестил руки на груди:

— Хороша явка! Хочу вам напомнить, вас задержали при попытке убить человека. Есть свидетели, потерпевшая, слава богу, жива. Тут и доказывать-то особо нечего. Все и так ясно.

— Ничего подобного. Когда охранник вошел в кабинет и увидел, что директорша ранена, я уже в коридоре была. Так что никто не видел, как все было, — возразила Косарева.

— Не хотите ли вы сказать, что Строгова сама себя ткнула в бок ножом? — язвительно поинтересовался Петров.

— Вот именно, — закивала Косарева. — Это она на меня напала, а я защищалась. То, что с ножом в боку она оказалась, — это чистая случайность. С таким же успехом этот нож мог достаться и мне.

— Ну-ну… — растерялся Петров. — Значит, это Строгова на вас злодейски напала, а вы только защищали свою честь и достоинство. Хороша сказка.

— Это не сказка, это правда. Мужика мы с ней одного не поделили. Самвела Пашаева. Дело было так Когда я в кабинет зашла, она была одна. Слово за слово. Набросилась она на меня, точно взбесилась, волосы на мне стала рвать. Я пыталась защищаться, невольно вытащила нож, в целях самообороны. Так она меня им чуть не прирезала. Мне в последний момент удалось увернуться. Она сильно замахнулась, я схватила ее за руку… Стали бороться. Во время этой борьбы она в бок себе и заехала. Такие дела наши скорбные, начальник. Но вот какое горе — ни подтвердить, ни опровергнуть мои слова вы не сможете. Свидетелей нет. Мое слово против ее слова. Придется нам с вами искать компромисс, иначе повиснет это дельце вися ком, честь и гордость вашу позорящим.

Петров всплеснул руками:

— Ай-яй-яй, столько фантазии в эту сказку вложено, и сыграно неплохо, а все без толку. Как у вас говорят, не прокапает. Судмедэкспертиза подтвердила, что такой удар ножом невозможно устроить себе самостоятельно, как ни замахивайся и как ни увертывайся. Аудиенция закончена. Сержант!

— Да?… — Косарева на секунду задумалась. — Подождите, начальник. Так и быть. Я вам правду скажу. Я много думала в камере…

Петров перебил ее:

— Это я уже слышал. Думать вообще полезно. Умственная деятельность продлевает жизнь. Нельзя ли перейти от лирики к фактам?

— А ты, начальник, не торопись. У нас с тобой долгие часы бесед впереди. Знаешь ли ты, Олег Иваныч… Тебя ведь так зовут? Знаешь ли ты, Олежка, что такое любовь? Не эти жалкие розовые сопли, которые жуют в кино. А настоящая, пламенная страсть, сжигающая нутро, выворачивающая душу, лишающая сна и аппетита?

— Короче, — мрачно оборвал он ее.

Косарева подалась к нему.

— Вижу, что ты меня понимаешь. Вот так я полюбила Самвела. Без оглядки на возраст и положение. С первого взгляда и навсегда. Я готова была ради него на все. Скажи он — убей, убила бы, скажи — умри — умерла бы, не задумываясь ни на секунду. Мне казалось, что и он меня полюбил. Во всяком случае мы стали жить вместе. И вдруг! Сердце рвется на части, когда вспоминаю этот момент… Я к ногам Самвела душу свою кинула, а он ноги вытер и дальше пошел. Тогда узнала я, кто она — разлучница. И стало мне интересно на нее поглядеть. Признайся, тебе ведь тоже было бы интересно, на кого тебя променяли, ради кого тебя кинули?

Петров сжал кулаки, закусил губу. Потом спохватывается:

— При чем здесь я? Ты о себе говори.

— Я правильно тебя поняла, что рассказанная мною сцена тебе близка и ты меня понимаешь? Как человек человека? — заглядывала ему в глаза Надежда.

Петров дернулся:

— Я тебя понимаю, как начальник УгРо — матерую преступницу, убийцу. И хочу, наконец, до конца понять.

— Я вошла в ее кабинет, а она встретила меня наглой ухмылкой, сказала: «Самвел уже и не знает, куда бежать от тебя, куда прятаться». Смеялась надо мной. Говорила — гордости у меня нет. Стыдила, позорила. Тут у меня в голове все помутилось. А что дальше было, не помню… Увидала ее в луже крови, испугалась и убежала. Поверишь, Олег Иваныч, я ничего не помню! Я не хотела ее убивать. Я ее не убивала… Не знаю, как это вышло…

Петров вздохнул:

— Зато я знаю. Ты артистка хорошая. Тебе бы в театр идти, отбою бы от поклонников не было. И замысел мне твой понятен. Хочешь закосить под аффект?

Косарева спросила совершенно спокойно:

— А что, не получится?

Неожиданно открылась дверь, вошли Николай Николаевич и Сергей. Сергей с порога, как увидел Косареву, бросился на нее с кулаками:

— Ага! Вот ты где! Отдавай деньги, сука! Я тебе сейчас покажу! 1 де деньги?

— Милиция! Грабят, убивают! Милиция! — завопила Надежда.

Петров еле растащил их. Косарева быстро оправилась.

— Уберите этого психа!

— Кто — псих? Деньги верни! — орал Сергей.

— Остынь, болезный, а то пойдешь у меня по статье за нанесение тяжких телесных повреждений! — Косарева показала ссадину на руке.

— Может, «скорую» тебе вызвать? И в санаторий отвезти? — рявкнул Петров.

Надежда огрызнулась:

— Вы лучше психиатричку вызовите для этого товарища.

— Тихо, тихо, господин Никитин. Я понимаю всю глубину и силу вашего негодования, но преступница уже в наших руках. Успокойтесь, она теперь не отвертится, — уговаривал НикНик разбушевавшегося Сергея.