— Олег Иванович, если эту информацию не дадите нам вы, нам придется обратиться к Виктории Павловне, — вмешалась Доминика. — Она нам все расскажет. Вопрос в том, хорошо ли беспокоить ее сейчас в больнице.

— Ладно. Вот, читайте, — сдался Петров и протянул Доминике листок.

Она пробежала его глазами:

— Ах вот чего так боялась Ритка.

— Вы имеете в виду Наталью Косареву? — поправил ее Петров. — И правильно боялась. С такого крючка нелегко спрыгнуть.

— Теперь все ясно, Ритка действовала по указке, боясь разоблачения. Я представляю себе тот кошмар, в котором она все время жила. Но Ритка — молодец. Нашла в себе силы и выплыла из этой мутной воды. Она мне все больше начинает нравиться… Приехала сюда, не зная, что у нас в руках — ее спасение.

— Олег Иванович, извините, а можно сделать ксерокопию этого документа? — попросил Артем, и Петров протянул ему копию:

— Берите.

— Олег Иванович, спасибо вам! Вы сейчас спасли хорошего человека. И нам помогли. Если бы вы знали, как важна эта информация, — искренне радовалась Доминика.

Толик отметил, что к детдому подъехали Борюсик с Риткой, потом прикатили на байке Артем и Доминика. Толик по мобильному доложил:

— Это я. Основные прибыли. Да. Да. Только что. Понял. Понял. Не спущу глаз.

— Что так смотришь, начальник? Как будто и не рад меня видеть, — нагло осведомилась Косарева на очередном допросе.

Петров уныло смотрел на нее:

— А чему радоваться, Косарева? Если я все служебное время только с вами беседовать буду — остальные уголовники с ума сойдут от избытка свободы. У меня на них просто времени не хватит.

— У тебя, Олег Иваныч, уголовников много, а я у себя одна. Мне нужно в первую очередь о себе, любимой, подумать, — подмигнула Косарева.

Петров подчеркнуто безразлично заметил:

— А зачем вам думать? Вы свое дело сделали, теперь о вас государство подумает, в лице самого гуманного суда на свете. И если вам, Косарева, мое мнение интересно, то присядете вы капитально. Лет так на 10–12. За цинично спланированную и хладнокровно осуществленную попытку убийства гражданки Строговой.

— Что-то тон у тебя переменился, гражданин начальник, — напряглась Косарева.

— А вы мне, гражданка Косарева, не тыкайте — палец сломаете. Я с вами коз не пас. И не подельник я вам, не Крокодил какой-нибудь, а начальник отдела уголовного розыска.

— Извините, гражданин уголовный начальник. Откуда же мне, глупой бабе, было знать, что вы такой гордый — учту на будущее… Только скажите, Олег Иваныч, чем же вас мой аффект не устраивает? — смиренно осведомилась Надежда.

— Косарева, вы сюда торговаться пришли? — возмутился Петров.

Надежда вздохнула:

— И рада бы, да не тот случай. Скажу откровенно: за свободу не поскуплюсь. И могу себе это позволить.

— А я вот — не могу. Взяток не беру принципиально. Даже не знаю почему. Аллергия у меня на эти зеленые бумажки, что ли? Иногда бывает до слез обидно… Но организм у меня взяток не принимает.

— Можно и не зелеными. К тому же я тут в одном журнале прочитала, что современная медицина в борьбе с аллергиями больших успехов достигла.

— Кстати о медицине. Я тут, Надежда Федоровна, тоже кое-чего почитал относительно вашего аффекта. Не желаете ознакомиться? Чтоб между нами впредь недомолвок не было? Я туг ознакомился с материалами, поговорил со специалистами… И вот к каким интересным выводам пришел. Все события, связанные с гражданином Пашаевым, — ну, я о страстной любви и прочих серенадах — происходили достаточно давно. В последнее время вы, Косарева, довольно долго отсутствовали, так сказать, в родных пенатах. Грелись где-то на ютах. И должны были там капитально поправить свою нервную систему.

— А какое отношение мои юга имеют к моему аффекту? — хмуро поинтересовалась Косарева.

— А такое, что аффект, по научному определению, это состояние сильного, но кратковременного нервного возбуждения. А у вас было достаточно времени, чтобы свои нервы расшатанные подлечить.

— Я их и успокоила. А соперницу увидела — снова разнервничалась… Да вы меня никак на понт берете, гражданин начальничек? Пошутить надумали? — Косарева завелась. — Так я вас попрошу, от всего сердца — на соплюхах-первоходках подходцы свои ментовские испытывайте. Вы свой пиджачок с погонами на белый халат еще не променяли, чтоб диагнозы мне ставить!

Петров смотрел на нее с улыбкой:

— Тут ведь вот еще какая незадача, Надежда Федоровна. В деле у нас нож фигурирует. И не простой, а особенный. Нож-крокодил. Который гражданин Топорков опознал как свой, сделанный на зоне по заказу. Вот этот нож и то обстоятельство, что ты вызвала его владельца Крокодила в детдом именно к часу убийства, — железно свидетельствуют против всякого аффекта. Хоть в порыве страсти, хоть в порыве ревности, хоть в любом другом порыве. А свидетельствует это обстоятельство о хладнокровном, хорошо обдуманном и детально спланированном преступлении. Совершенном в светлом уме и твердой памяти. Как тебе такой вывод?