Позднее первый из тех, кто набросился на него, делился своими впечатлениями, заявив, что это было равносильно тому, что подступиться с пустыми руками к приготовившемуся к прыжку тигру. Стоило ему лишь только попасть в руки к поверженному мулату, как он оказался буквально завязан узлом. Но тут подоспели остальные, и Обмылок почувствовал, как в него разом вцепляется множество рук. Ноги, туловище, голова и две огромные ручищи, с виду напоминающие двух больших питонов оказались скручены — и его снова повалили в пыль.

Сверху на Обмылка разом обрушилось, пожалуй, добрых семь с лишним центнеров сильных мускулов, так что нет ничего удивительного в том, что все попытки освободиться оставались безуспешными. Но он был готов сражаться до последнего вздоха, несмотря на то, что пыль запорошила глаза, душила, попадая в легкие — и со всех сторон его рвали на части сильные руки.

Затем в воздухе стремительно промелькнуло нечто, похожее на огромный меч — точнее он не мог разглядеть. Послышались возмущенные вопли и жалобные крики. Вражеские руки отчего-то разжались сами собой. Извернувшись, он сумел наконец подняться на четвереньки.

— Вставай, Обмылок, идем со мной! — приказал голос Питера Хейла.

Подняв глаза, Обмылок увидел над собой калеку — он стоял на своих скованных железом изуродованных ногах, опираясь на один костыль. Второй, отделанный сталью костыль был использован Питером в качестве грозного цепа. Именно этим орудием он выбил немного зерен благоразумия из мякины гнева, овладевшего лесорубами.

В то время, как он все ещё продолжал держать длинный костыль, занеся его высоко над головой, начавшая было собираться толпа поспешно попятилась назад, и это движение было похоже на рябь, разбегающуюся по водной глади пруда от брошенного камня. И подобно кругам на поверхности воды недоумение и благоговейный ужас захлестнули сознание Обмылка.

Он и сам был могуч и бесстрашен, но все же на этот раз силы оказались слишком уж неравными. Он даже представить себе не мог того, какая ужасная участь могла бы постигнуть его в дальнейшем; но тут появился калека, который не побоялся выступить вперед, и одним махом разогнать всех обидчиков, спасая Обмылка от верной смерти.

Это вовсе не было простым проявлением силы и великодушия. Ну конечно же, все было гораздо сложнее. На всем этом лежала печать колдовства, когда затруднительное положение разрешилось само собой, словно по мановению волшебной палочки. Вера в некое оккультное могущество, якобы присущее Питеру, возродилась в нем с новой силой. Обмылок боялся его не меньше, чем прежде, но теперь, помимо одного лишь безотчетного ужаса он испытывал нечто сродни любви.

В порыве собачьей преданности он был готов броситься в пыль, на землю и обнимать колени своего спасителя. Так как Питер на его глазах совершил восхождение из ада на небеса. Он больше уже не казался злым гением. Он был живым воплощением добра и божественного совершенства. Так думал Обмылок, но тут ему подвернулся удобный случай, чтобы на деле проявить свою преданность. Какой-то жалкий человечишка воровато подбирался к его идолу со спины, очевидно, рассчитывая напасть на Питера сзади и избежать таким образом сокрушительного удара увесистого костыля.

Разумеется, он мог бы предупредить Питера и на словах, но на слова мулат был куда менее скор, чем на поступки. Он бросился вперед. Противник поспешно вскинул руки, пытаясь защититься, но это ему не помогло. Увесистый кулак Обмылка угодил точно в цель, и в следующее мгновение поверженный обидчик уже лежал неподвижно не земле, уткнувшись лицом в пыль.

Откуда-то сверху, из поднебесья раздался спокойный и исполненный сострадания голос Питера Хейла:

— Обмылок, переверни беднягу на спину. А то ещё задохнется в пыли. Обмылок повиновался, трепеща от волнения. Теперь ему было уже совершенно ясно, что он имеет дело с истинным богом! Ну конечно же, это и есть повелитель, ниспосланный специально для того, чтобы наставлять его, Обмылка, на путь истинный! Ибо он разделял и властвовал, поражая воображение мулата своей мудростью, присущим ему терпением, милосердием и необъяснимым могуществом. Обмылок всем сердцем признал его власть над собой. Он следовал чуть позади своего повелителя, готовый в любой момент грудью встать на его защиту.

Но пока что им ничего не угрожало, ибо в тот вечер драк и потасовок было уже в таком изобилии, что хватило для пресыщения даже такой толпы, как эта. Было пролито достаточно крови, а также сломано немало ребер и носов. Время от времени то здесь, то там раздавались стоны и брань пострадавших.

Питера и Обмылка оставили в покое, и они неспешно отправились к гостинице.

— Обмылок, иди рядом со мной. Я хочу с тобой поговорить.

— А вдруг какой-нибудь сукин сын набросится на вас сзади, мистер Хейл?

— С чего же им бросаться на меня, а, к примеру, не на тебя?

— А какой прок им разбираться со мной, если в это время рядом будете вы, сэр?

Обернувшись назад, Питер слегка улыбнулся.

— Не принимай это так близко к сердцу, Обмылок. Я просто застиг тех парней врасплох и отогнал их от тебя. Они не ожидали ничего подобного!

Сверкнув глазами, Обмылок лишь вежливо улыбнулся, ибо он все прекрасно понимал и без слов. Когда бог совершает героический поступок или демонстрирует свое неимоверное могущество, он неизменно должен делать вид, что ничего особенного не произошло, проявляя неподражаемую скромность. С Питером Хейлом все было именно так. В одиночку разогнать толпу разъяренных канадцев — какие пустяки!