— Дайте… воды… — просит она. Медсестра наполняет стакан из кувшина и подаёт пациентке. Юдей тянется за ним правой рукой, предплечье вспыхивает, будто в нём разжигают маленькую жаровню. Приходится брать стакан левой. Она осушает его в три больших глотка.

Тем временем медсестра успевает выйти и вернуться со стопкой чистого белья.

— Я всё сделаю, не волнуйтесь.

— Спасибо.

Руки и ноги Юдей трясутся. Она постоянно чувствует слабую раздражающую вибрацию во всех мышцах. Опираясь на левый локоть, женщина кое-как поворачивается, спускает ноги с кровати, но дальше дело не идёт. Она не уверена, что сможет стоять, даже если её будет кто-нибудь поддерживать.

— Вставайте.

— Я пытаюсь, — раздражённо бросает Юдей и прикладывает остаток сил, чтобы принять вертикальное положение. Её пошатывает. Медсестра протягивает руку и Юдей не столько опирается, сколько падает на неё. Пять шагов до стула превращаются в изматывающий переход.

— Что… что со мной? — спрашивает она. Стул слегка покачивается под ней и эта особенность щекочет мозг возможностью рухнуть на пол.

«Глупости», — обрывает поток мыслей Юдей, но спустя пару секунд вновь возвращается к ним.

— Организм потерял слишком много жидкости, — отвечает, наконец, медсестра, пристально разглядывая подушку. — Отсюда слабость и тремор. Нужно восполнить водный баланс. Сейчас налью ещё.

Не то чтобы Юдей хочет пить, но тёмные пятна на матрасе и пододеяльнике, мокрая насквозь больничная пижама, которая пока приятно холодит разгорячённую «прогулкой» кожу, убеждают, что вода сейчас сродни лекарству. Хотеть её не обязательно.

Медсестра цокает, сворачивает снятое бельё в один большой тюк, берёт его, подушку и одеяло и выходит из палаты. Юдей успевает выглянуть в коридор и понимает, что там света не намного больше, чем внутри, и стены сделаны из того же бурого, необработанного кирпича.

«Странное место», — думает Юдей, откидываясь на спинку. Стул надсадно скрипит. Женщина замирает, мысли уносят её далеко, а взгляд скользит по тусклым стенам, кровати, тумбочке, пока не натыкается на свою кисть, лежащую на колене. Пальцы слегка подрагивают, но с этим Юдей смирилась. Она смотрит на пять чёрных наростов, хмурится. Они всегда были на её руке или это недавнее «приобретение»? Детали разговора с гигантом возвращаются кусочками паззла, Юдей выхватывает из них незнакомые слова: «СЛИМ», «кизеримы», «мэвр», «кхалон».

«… больше вы не человек…», — вспоминает женщина. Эта мысль, словно брошенный в озеро камень, рождает где-то в желудке волны. Тошнота, страх или предвкушение?

«Хотя, может это из-за воды», — отрешённо думает Юдей и возвращается к изучению наростов.

Чёрные образования растут, судя по всему, прямо из кости. Юдей помнит их острыми, но сейчас они напоминают плоские кольца — любимое украшение восходников, обитателей Восточной Великой империи. Только там предпочитают золото и серебро. Полированные пластины закрывают фаланги пальцев целиком, ограничивая носителя в движениях. Глупая демонстрация статуса.

Поставив стакан на пол, Юдей осторожно трогает наросты. Поверхность холодная и твёрдая. По ощущению — камень. Но вместе с тем, она чувствует прикосновение, как будто бы водит пальцами по собственной коже.

«Как такое возможно?» — лениво перекатываются мысли.

Возвращается медсестра, отдаёт уже заправленное одеяло и подушки пациентке, а сама идёт к кровати, переворачивает матрас и застилает его.

— Сейчас вернусь с водой и сполосну вас, — говорит медсестра, направляясь к двери.

— Сто… стойте, — просит Юдей. — Не… не надо. Я и сама.

— Простите, гэвэрэт Морав, но я вас до душевой не донесу. К тому же, вам нельзя напрягаться, а мы, похоже, уже выполнили сегодняшнюю норму физических нагрузок. Не волнуйтесь, пожалуйста.

Юдей хочет сказать что-то ещё, но медсестра её не слушает. Возвращается она минут через десять, с большим тазом, губкой и чистой пижамой.

— Вам удобно?

— Да, вполне.

— Тогда давайте помогу раздеться.

Юдей отрешённо даёт медсестре снять с себя одежду. Странно, но в больнице происходящее будто бы искажается в кривом зеркале: когда тебя раздевают, чувствуешь, как минимум, лёгкое возбуждение или вспоминаешь эпизоды из раннего детства. В стенах же, пропахших лекарствами и дезинфицирующими средствами, те же самые действия не вызывают никакой реакции. Не стыда, ни содрогания. Да, я не могу сейчас сделать этого сам, так что помогите мне, пожалуйста. То же самое с кормлением неподвижных больных. Юдей никогда не думала, что будет испытывать, если вдруг окажется в больнице и будет не в состоянии обслужить себя. Быть может, конечно, что-то в ней сломалось, но пока медсестра стягивает прилипающую к коже дурно пахнущую пижаму, женщина проваливает в эмоциональную пустоту, безвоздушную зону, в которой нет не то что мыслей, но даже и намёка на переживания.

Прикосновения губкой, мягкие, но настойчивые, вырывают её из небытия, но думает она совсем не о себе, своём внешнем виде или медсестре, а о словах гиганта. О том, что она больше не человек.

«Из-за вот этих штук на пальцах?» — думает Юдей.

— А Хэш… Хэш Оумер сейчас здесь? — спрашивает она. Медсестра замирает, как будто пациентка надавила на больное место, но тут же возвращается к работе.

— Что вы имеете ввиду?

— Ну… он здесь? В СЛИМе, да?

— Простите, гэвэрэт Морав, но всё, что касается мара…