Я листнула телетекст дальше, и на лбу проступил холодный пот.

Единый, чего там только не писали! И что я переступила через древние традиции навэ. Что цинично променяла обожающего меня банкира на инопланетного миллиардера. Что я околдовала всех мужчин на балу, и они чуть было из-за меня не подрались. Огненную голограмму, сопровождавшую мой выход, тоже зачем-то приписали к моим грехам. И наконец, все как один пресс-медиа кричали, что, не выдержав такого позора, в cебя пришёл даже мой отец!

Шок! Я даже слов подходящих не могла подобрать для происходящего произвола.

То есть заварил всю эту кашу Ив, не сумев перекрыть ставку Харда, а виноватой во всем произошедшем сделали меня? Да к ургу их всех!

На исейнж, зажатый в моей руке, пришёл вызов от Рокса, и, еще находясь под впечатлением от прочитанного, я приняла звонок, раздражённо рявкнув:

— Только не надо мне говорить, что ты меня предупреждал!

— Анни, включи визор, — не обращая внимания на мой тон, мрачно попросил Рокс, и что-то прозвучавшее в его голосе заставило сердце похолодеть в груди.

— Что случилось?

— Только что сообщили, что на заводе «вьен Сортэ» в Тауборге произошла авария. Я успел связаться с начальником производства и директором, они сказали, что человеческих жертв нет, но есть пострадавшие.

— Я беру Лиама и срочно вылетаю туда!

— Дождись меня, — потребовал Рокс. — Я уже в пути. Сейчас за вами приеду.

Ощущение неотвратимoсти и беды едкой горечью разлилось во рту. тдав Шэнку айтайпер, я подошла к порогу, пытаясь сохранять видимое спокойствие, которого у меня внутри не было и в помине.

распахнув дверь, я, надменно вскинув голову, спустилась по лестнице, не реагируя на вспышки камер и выкрики журнaлистов, которых, прибывшие офицеры службы контроля уже успели выгнать за ворота особняка. Взгляд мазнул по вытоптанному газону, погнутым столбикам системы полива, выброшенному кем-то на усыпанную гравием дорожку мусору, и мою безотчётную внутреннюю дрожь сменила лютая стужа.

Я никому больше не позволю безнаказанно пачкать ни местo, где я живу, ни своё имя, ни душу!

Заметив меня, Лиам прервал свою беседу с законником и тут же ринулся ко мне, пытаясь задержать и оградить от нападок журналистов.

Напрасно. Прятаться от них я не собиралась. И мне было что им сказать.

Остановив брата лёгким жестом руки, я спокойно дошла до ворот и замерла перед ними, безучастно слушая посыпавшиеся на меня со всех сторон вопросы, больше напоминающие истошные вопли птицы такэ, которую поймали и пытаются ощипать.

Сообразив, что я так и буду стоять, пока они не заглохнут, репoртёры умерили свой пыл, и когда интенсивность их голосов понизилась ровно настолько, чтобы можно было вставить свою ремарку, я заговорила:

— Мнe казалось, что цивилизованные люди отличаются от обычных дикарей тем, что умеют слышать не только себя, но и тех, к кому они обращаются.

Стало тихо. Перестали щёлкать затворы камер, и на лицах разглядывающих меня мужчин отразилось удивление.

— Что вы намерены делать, лирэ Авьен? — вдруг выкрикнул кто-то. — Как прокомментируете произошедшее?

— Очень просто! — с достоинством ответила я. — Согласно пятнадцатому параграфу всеобщей Декларации прав граждан Эйдэры, любая частная собственность эйдэрца — неприкосновенна. Право частной собственности охраняется законом. Незаконное проникновение и вторжение на территорию внутри границ частной собственности влечёт за собой наказание, предусмотренное статьёй семнадцать правового кодекса Эйдэры! Пунктом трeтьим подпунктом седьмым той же статьи того же кодекса, за порчу чужого имущества налагается штраф, и размер его пропорционален размеру причинённого ущерба. А также хочу вам напомнить, что согласно конституции нашей планеты и её гражданскому кодексу, любые заявления, порочащие честь и достоинство личности — уголовно наказуемы.

Вы попрали все перечисленные мною законы. Камеры системы слежения чётко зафиксировали и идентифицировали всех нарушителей. Мои адвокаты сегодня составят исковые заявления на всех присутствующих, а также на ваши издания за клевету.

А единственное эксклюзивное интервью я дам Полти Клайс, поскольку у неё одной хватило такта и ума не публиковать непроверенную информацию. А теперь можете меня фотографировать!

И я улыбнулась. Безупречно-вежливо. Так, как учила меня бабушка. Ведь улыбка истинной навэ — это как солнечный луч, тёплый, сияющий и… недосягаемо-прекрасный.

Вы не поверите! Задавать мне какие-либо вопросы больше никто не захотел. Фотографировать почему-то тоже.

Скажу вам больше! Своей холодной и невозмутимой отповедью я, кажется, буквально загипнотизировала журналистов. В немом изумлении они стояли под оградой и смотрели на меня так, словно я только что не напомнила им о своих правах, а грубо послала куда подальше.

Сделай я это, и у них был бы повод усомниться в моей адекватности. Но я не скомпрометировала себя ни словом, ни взглядом. Мои речь и манеры, как и прежде, были безупречны. Поменялась лишь моя риторика. Это Лирэ Совершенство мягко оправдывалась бы и пыталась сгладить углы. Огненная Навэ расчётливо и точно в ответ на удар дала сдачи.