— А из-за чего конфликт-то? — спросила другая.

— Никто не знает. Он же псих, — ответила первая.

— Как так псих?

— В психушке лежал и даже кого-то убил.

Я подняла голову, посмотреть на них. Им было лет по тридцать. С красными от солнца щеками, блестящими носами и забранными наверх волосами. Они пили пиво из банок, а их дети ковырялись в песке.

— Какой кошмар! — ужаснулась третья, самая толстая из них. — Почему его сразу не посадят? Таких под замком держать надо.

— Это мы ещё на дачах живём, а каково деревенским? — на второй был отвратительный леопардовый купальник.

— Оля сказала, что мужики из коттеджей его предупредили, чтобы не высовывался, — сказала блондинка, которая завела весь этот разговор. Она сидела спиной ко мне и возле её бедра стояла открытая банка пива. — Иначе они сами его в карьер скинут.

— Ну и правильно. Раз уж власти и законы нас не могут защитить, то как ещё? — высказалась леопардовая.

— Только представь, перед тем, как убить того парня, он весь его дом кровью облил. Говорят — жуткое зрелище.

— Боже! — ахнула толстая. — Как же теперь гулять?

— Я теперь и ночевать боюсь, — блондинка понизила голос. — У меня муж только по выходным приезжает. Сказала ему, пусть забирает нас отсюда, пока этот маньяк здесь.

— А ведь и правда, — леопардовая со страхом приложила руку к груди. — Такой что хочешь сделает. Я теперь тоже спать не буду. И за детей страшно.

Я встала и, снимая майку, нарочно наступила на их подстилку. Открытая банка пива опрокинулась, пенистая лужа растеклась под попой блондинки. Все трое, чертыхаясь и переругиваясь, вскочили на ноги и принялись собирать свои вещи.

— Простите, — злорадно кинула я и под возмущенные вопли ушла купаться, а когда вернулась, женщин уже не было.

На их месте кверху животами, прикрыв лица одеждой, разлеглась разомлевшая троица.

— Вообще-то Гриша был не очень хорошим человеком, — говорила Алёна. — А если по правде, то плохим. Подлым и злым. О покойниках так не говорят, но мне не стыдно. Он столько гадостей всем сделал. Даже своих друзей ни во что не ставил. Постоянно у них деньги в долг брал и не отдавал. Подставлял по-всякому. Он просто яркий был. Лидер. Поэтому все вокруг него и крутились. И долги прощали, и гадости, и измены. Так значит, Костя ваш друг?

— Угу, — промычал из-под рубашки Якушин.

— Никогда бы не подумала, что у него такие друзья.

— Какие такие? — я подняла стоявшую возле Лёхи бутылку с водой.

Лёха встрепенулся, футболка свалилась с лица.

Якушин сдвинул рубашку и, прищурив один глаз, проворчал:

— Я-то думаю, что мне солнце закрывает.

Алёна не пошевелилась.

— Какие? — с нажимом повторила я, откручивая крышку.

— Адекватные, — нашлась она. — Он же такой… Своеобразный.

— А ты не своеобразная?

Сговорились они все что ли его обсуждать?

— Да я не хотела обидеть, — Алёна, наконец, убрала свой топик с глаз и села, жмурясь. — Просто у него такая мощная аджана, но совершенно разбалансированная.

— Что? — я чуть не подавилась глотком воды.

— Это чакра. Она отвечает за гармонию со своим «я», интуицию и другие тонкие ощущения.

— О да… — насмешливо протянул Якушин. — У Тони непреодолимая тяга к чакрам и прочим тонким ощущениям.

Лёха подмигнул. Я собрала свои вещи.

— Хорошо вам отдохнуть.

— Тоня! Ты чего, обиделась? — крикнул вслед Якушин. Но догонять не стал.

Низко склонив голову и подставив голую спину солнцу, Костик сидел на лавочке за домом и склеивал скотчем большие куски пенопласта.

Бугристый ожог от вылитой за шиворот одним из Милиных мужиков горячей каши тянулся от плеча к лопаткам, а поверху, словно пытаясь его перечеркнуть, проходило несколько длинных красноватых рубцов.

И я, позабыв о том, как ужасно всё это выглядят, несколько секунд оторопело разглядывала его спину. Затем протянула руку и осторожно провела растопыренными пальцами по неровной коже.

От неожиданности Амелин вздрогнул, вскинул голову и, выронив свою поделку, тут же поймал мою руку у себя на плече.

— Чего ты нервничаешь? Меня это не волнует.

— Зато меня волнует, — не оборачиваясь, он притянул мою ладонь к себе на грудь. — Очень сильно волнует. Ты просто не представляешь, как сильно.

На груди кожа была гладкая и не такая горячая. На животе тоже.

Быстро отдёрнув руку, я подобрала с земли пенопластовую коробку.

— Это что такое?

— Инкубатор. Температура не должна подниматься выше тридцати семи и опускаться ниже тридцати шести.