Вало предстоит трудная ночь и главным образом потому, что не одна она, что связана она по рукам и ногам маленьким Сандро, который еще ничего не понимает. Связь кровная, от самого сердца идет.

Время ползет, как ленивый человек в гору. Вало — вся слух, вся ожидание, хотя знает, что, пока нет луны, ждать все равно нечего.

В очаге тлеют уголья и бросают слабый отблеск на комнату. Она нарочно больше их положила, чтобы легче было спускаться в «лоб». Самое трудное это спуститься вниз с мальчиком. Вся надежда, что ребенок крепко спит. Но все равно, Вало решила, что уйдет и назад живой не вернется: не зря за поясом у нее кинжал.

Отвесные лучи луны уже заглянули в комнату, когда Вало спустилась вниз. Недаром выросла она в горах и привыкла лазить по ним.

Луна вылезла из-за гор и медленно ползла вверх. Кругом так тихо, что слышно каждый шелест. И Вало скорее чувствует, чем слышит, где-то далекое мягкое цоканье копыт о землю.

Несколько раз пропел петух. Как эхо, отозвался у соседей другой, которому где-то ответил третий. Вдруг неожиданно заржал жеребец, угадывая приближение лошадей. У Вало затекли руки от долгого неудобного держания Сандро, но она уже знает, что помощь близко. Собирая последние силы, она выходит за ворота: двое верховых приближаются к ним.

Когда Симон проснулся, то ему припомнилось, что ночью опять стреляли. На очаге еще тлели угли. Снизу тянуло холодком.

Он быстро спустился в «лоб». Ему показалось странным, что нижнее помещение не заперто, и овцы бродят по двору. Небо было хмурое и обещало дождь.

Симон вышел на улицу. Селение только что просыпалось и оживало. Мимо шел милиционер Емухварзе. Поздоровались.

— Что ночью опять бандитов ловили? — спрашивает того Симон.

— Какой бандитов! Женщину увезли. Не знаю только чью. А может быть и не нашу. Двое были. Один вот только знакомым показался. Лошадь у него уж очень хорошая, таких у нас нет. Как-то тут чужой один несколько раз проезжал, так совсем его лошадь.

— Не догнали? — спрашивает Симон, что-то припоминая.

— Где догнать! Только попугали. Если наша женщина, то ловко дело сделали. С согласия, видно, увозили. А у кого увезли, еще и не хватились.

Симон вдруг забеспокоился. Он идет во двор, поднимается на верх. В помещении Вало тихо. Он открывает дверь: ни Вало, ни Сандро нет. Это Вало увезли! Она сама ушла. Недаром Полиани советовал следить за нею, недаром был здесь тот на незнакомой лошади! Нет! Симон не оставит это так! Он постоит за себя и за брата. Не для того он ее ждал несколько лет, чтобы из-под носа у него увезли ее! Глупый он! Сто раз глупый, что позволил женщине обойти себя! Чужая была, чужой и осталась и посмеялась над ним! Самое главное — посмеялась! Как сказать соседям? Как показаться на глаза Полиани?.. Симон должен отыскать Вало и только с нею вернуться в Бечо. Если он не найдет ее, он уйдет обратно в Тифлис. Но прежде он будет искать ее. Она там, где несколько лет тому назад он потерял палец. У него есть лошадь. У него есть ружье. А здесь у него останутся друзья.

Винтовка осмотрена, она в порядке. Лошадь оседлана. Жалобно мычит корова, но это Симона не беспокоит. Он точно забыл, что у него на руках хозяйство, скотина. Ему не до того. Вот он на лошади. Он мчится туда, откуда несколько лет тому назад брат привез Вало.

В срочных сборах и быстрой езде Гульбани не заметил, как портилась погода. Скоро густой влажный туман властно царствовал всюду. Точно какие-то злые духи восстали против Симона, и невидимо сонмище их встало на его пути. Привычная ко всему лошадь упрямилась, фыркала и нервно поводила ушами. Симон терял возможность различить, в каком направлении он движется. Злоба душила его. Он знал, что, благодаря непогоде, он упустит Вало. Он знал также, что, как ему ни знакомы горы и пролегающие в них тропинки, в такой туман они делаются чужими и недоступными.

Гульбани слез с лошади и от злости начал стрелять куда-то в пространство: не то в туман, не то в ушедшего вдаль врага. Глухо щелкал курок, и эхо не бежало навстречу выстрелу. Лишь тихо ржала лошадь, точно упрекала хозяина в безрассудстве.

Первая осечка заставила Симона немного опомниться. С каким-то диким криком отшвырнул он от себя винтовку и повалился, не чувствуя ни остроты придорожных камней, ни липкой влажности тумана. Долго лежал так Симон, до тех пор, пока злоба его как-то притупилась и заговорил голос желудка. Была ночь. Сквозь туман, над головой, стояла луна.

Невдалеке, в колючем кустарнике можжевельника лошадь искала себе еду. Тут Симон вспомнил, что в спешке он не запасся едой. К чувству голода примешивалась острая жажда. В горах воды много, но ее надо найти. Место казалось незнакомым. Тусклый свет луны был неподвижным.

Когда поблизости был найден родник, и жажда была утомлена, чувство голода немного уменьшилось. Двигаться вперед не представлялось возможности, надо было выждать, когда уйдет туман. И тут же встал вопрос: куда двигаться?

Голова Симона не была привычна к думам и размышлениям. Все поступки решались им либо под тем или иным впечатлением, наспех, либо в силу традиций. Но тут, в длинную ночь под покровом тумана, негодуя на врага, похитившего Вало, попутно в голове Симона пронеслась вся его жизнь, включая и последние годы работы в Тифлисе, так непохожие на жизнь в родной Сванетии, к которой даже еще не проложена настоящая дорога. Какая-то неясная обида за оторванность от людей родилась в его душе и с горных безлюдных высот его вдруг потянуло на шумную нарядную улицу… В памяти воскрес облик Вало, но уже не прежней Вало, волосы которой были, что рожь, когда созревает. Спина погнулась, грудь ввалилась… И что толку в том, что он помчится в то селение, откуда была Вало? Что сделает он один? И там ли она?..