Святая Мать Прародительница, да он совсем спятил! С чего он вообще взял, что я это умею?!

Меж тем вожак дважды прищелкнул пальцами, и в покои вплыли две невысокие фигуры. Именно вплыли, иначе и не назовешь — так плавно и тихо они двигались. Видимо, этих рабов годами учили быть незаметными, дабы не досаждать хозяину. В руках у Хамелеонов были диковинные инструменты, чем-то напоминающие наши барабаны, только более вытянутые и конусовидные. Ингиры неслышно скользнули к стене и уселись прямо на пол, устроив барабаны между ног.

Они начали одновременно. Словно по команде, ударили пальцами по натянутой коже, выбивая странный, совершенно непривычный слуху ритм. Низкий грудной звук, похожий на биение огромного сердца, заполнил помещение. Поначалу тихий, он постепенно нарастал, словно приближающаяся гроза. Была в нем какая-то первобытная мощь и своеобразная прелесть. Музыканты постепенно входили в транс — их лица приобрели отстраненное выражение, а пальцы, казалось, жили своей жизнью, порхая над гладкой поверхностью.

Я так увлеклась, что на мгновение забыла, где нахожусь.

— Ссколько ждать еще? — Раздраженный голос повелителя вернул в реальность. — Начинай!

Тануш удобнее расположился на своем ложе, видимо, предвкушая красочное представление. Я не стала лишний раз пререкаться и поднялась с ковра. Цепь на ошейнике была достаточно длинной, чтобы можно было свободно двигаться. Знать бы еще, как танцевать под это странное сочетание резких ударов и рваного эха, отражающегося от стен.

Я неловко переступила с ноги на ногу и сделала первое плавное движение в сторону. Заметила, как голова мантикоры, словно привязанная, мотнулась следом за мной.

Стало не по себе. Эдак она каждый мой шаг голодным взглядом провожать станет.

— Убери свою псину. Нервирует, — раздраженно бросила вожаку, отчего-то позабыв про покорность. И тут же спохватилась, что он может разозлиться.

Как ни странно, злости не последовало. Хан лишь усмехнулся, позабавившись моей дерзостью. Потом шепнул что-то мантикоре на ухо и, похлопав ее по шерстяному заду, отослал прочь из покоев.

Я облегченно выдохнула — одной угрозой стало меньше. Все же близость дикого зверя, и правда, слишком сильно меня беспокоила. Теперь же я могла сосредоточиться исключительно на вожаке. А вожак жаждал видеть танец. И что-то мне подсказывало, что заводная кадриль вряд ли его устроит.

Я прикрыла глаза и, отрешившись от прочего, вновь погрузилась в чужеродную, но такую чарующую музыку. Позволила дикому первобытному ритму проникнуть внутрь, разлиться по венам и самому задать темп моим движениям. То плавным, текучим словно воск. То резким, рваным и надрывным, избавляющим от напряжения и опустошающим.

На Хана я старалась не глядеть. Знала, что он непрерывно следит за мной, и боялась сбиться от его хищного, голодного взгляда. Будь рядом кто-то другой, я бы позволила себе поиграть. Приблизилась бы достаточно близко, чтобы свести с ума. Игры с мужчинами всегда меня забавляли. Но сейчас опасность была слишком реальна. А тот, кто наблюдал за танцем, был слишком неприятен. И потому я представила, что нахожусь тут одна. Что вокруг нет ничего, кроме всепоглощающего ритма и нежного бархата ингирской ночи.

Вскоре стало жарко. Я почувствовала, как взмокла спина. Как пот с шеи сочится за ворот. Нестерпимо хотелось сбросить с себя тунику, но я понимала, что это лишь ускорит развязку. А я была настроена как можно дольше тянуть время. От входа на балкон, занавешенного тонкой тюлью, тянуло прохладой, и я инстинктивно подалась туда. К свежести и невесомому ветерку.

И почти сразу почувствовала, как натянулась цепь.

— Ну куда же ты? — обманчиво ласково прозвучал голос Тануша, и он плавно потянул меня к себе.

Я сбилась с ритма и чуть не споткнулась на ровном месте. Вцепилась обеими руками в душивший ошейник.

— Иди ближе. Я не кусаюсь, — заявил Хамелеон. Хищный оскал его, тем не менее, утверждал обратное. — Ты так страстно танцуешь. Прямо не терпится испробовать тебя в другом.

Я неожиданно оказалась у самого ханского ложа. Следующий, отнюдь не плавный, рывок заставил упасть на колени. Тануш махнул рабам, и музыка разом оборвалась. По всей видимости, правитель предпочитал предаваться утехам без свидетелей.

Музыканты тенью выскользнули из покоев, а вожак неуловимым движением переместился на кресле и подался бедрами вперед.

— Ну как, готова поработать ротиком? — и начал медленно расстегивать пояс на штанах.

Я машинально отпрянула. Да за кого он меня держит?! Не буду! Ни за что!

Ошейник болезненно впился в кожу, и, чем сильнее я упиралась, тем сильнее натягивался золотой поводок. Хамелеону тоже нравилось играть. Из глаз брызнули слезы — даже не столько от боли, сколько от обиды. Ощущение собственной беспомощности — что может быть хуже?