— Шарайцы! — выдохнул Маррон. — Шарайцы на северной стене. Я… я убил одного…

Этого рыцарю было достаточно. Он схватил меч, набрал воздуха, чтобы закричать, но тут же отбросил эту мысль и покачал головой.

— Все на молитве, так? Они нас не услышат. Маррон, можешь побежать в зал?

Маррон покачал головой.

— Я не могу, сьер.

— Не можешь?.. — Рыцарь нахмурился, но тут же его лицо прояснилось. — Ах да, сейчас тебе лучше этого не делать. Но я должен отправиться на стену и удерживать её, если смогу…

— Я с вами, сьер. — Храбрый, каким он был всегда, Маррон бросился в угол и схватил лежавший на сундуке «Дард» в белых ножнах. — Вы подарили его мне, сьер, и я воспользуюсь им.

— Бери, конечно! Но, Маррон, если ты хоть когда-нибудь знал, что такое послушание, послушайся меня сейчас: беги к колоколу и поднимай замок. Если двое могут удерживать стену, один тоже сумеет. Но даже вдвоём нам не продержаться долго…

Маррон не был уверен, что он всё ещё способен на послушание — кому-нибудь или чему-нибудь. Завтра в это время он уже будет мёртв для собратьев — так почему бы не передвинуть это событие на сегодня? Скорее всего он погибнет самое большее через час, а значит, может преспокойно броситься на смерть через пять минут, встав защищать стену вместе с рыцарем.

Но он не верил в смерть, по крайней мере в собственную, однако всё ещё верил в долг и в надежду. Зазвонить в колокол и поднять весь замок было разумно. И никто, кроме него, не мог этого сделать.

Он никогда не был в месте, которое носило имя Кельи Брата Шептуна, но знал, где это: всё время вверх, выше и выше, в самую высокую точку Рока и окрестностей. На вершине самой высокой башни находился зал в форме колокола, с окнами на каждой стене, открытый всем ветрам. Форма вполне соответствовала его назначению, потому что именно в этом зале висел колокол, отсчитывавший часы и звавший искупителей на молитву.

Как ни странно, в зале не было охраны — не было вообще никого. В Ордене бытовала поговорка «Брат Шептун сам за всем следит», но этой ночью он был слеп и нем и не пробил тревоги. Маррон перепрыгнул через последнюю ступеньку, бросился через всю площадку, влетел в зал и замер перед величием его обитателя.

В лунном свете колокол показался ему скорее молчаливой тенью, нежели чем-то материальным и обладающим голосом. Однако даже это молчание пульсировало где-то на грани слышимости, когда ночной ветер разбивался об огромный бронзовый бок и будил в нём негромкий гул.

Колокол висел на креплении из дерева, стали и камня — оно находилось на высоте трёх ростов Маррона, и всё же край колокола висел не более чем на высоте колена от пола. Маррон боялся даже представить себе, сколько весила эта громадина.

Он не мог понять, как заставить Брата Шептуна звучать. Все колокола, виденные им прежде, от храмовых до колокола аббатства, — висели высоко на башне, а к языку их была привязана верёвка, за которую и тянул звонарь. Однако никакая верёвка не могла бы поднять этот колокол и заставить зазвучать его невидимый язык. Маррон перевернул «Дард» рукоятью вперёд, не вынимая его из ножен, и ударил по краю колокола навершием.

Брат Шептун зазвучал, но очень тихо; это, без сомнения, был его голос — звук, от которого у стоявшего рядом Маррона заныло в костях, а каменный пол под его босыми ногами задрожал, — но он не мог достигнуть оставшегося далеко внизу большого зала.

И всё же юноша ударил ещё и ещё раз, отчаянно и безнадёжно. Он уже решил было, что это бесполезно, но потом внезапно расслышал в тишине комнаты шарканье и увидел в лунном свете фигуру невысокого человека в обычной рясе, который вышел из тени колокола и направился к Маррону.

— Кто тут звонит, кто звонит, брат? Не время… — Его голос был громок, неясен и невыразителен, а глаза широко раскрыты. Крепкими мозолистыми руками человек оттолкнул Маррона от колокола.

— Брат, заставь его звонить, внизу шарайцы…

— Кто? Кто тут звонит? Это моя обязанность, моя, а сейчас не время…

— Ты что, не слышишь? На стенах шарайцы!

Но человек не слушал его, только плевался и отталкивал юношу. Маррон понял, что он глух и скорее всего полоумен после стольких лет, проведённых в заботах о колоколе.

Юноша отступал до тех пор, пока не оказался вне комнаты, на крыше. Луна светила прямо в лицо; он схватил человека за плечо свободной, больной рукой и повторил, тщательно выговаривая слова:

— Шарайцы! Звони в колокол, поднимай крепость!

Человек ничего не ответил, и Маррон почувствовал, что сходит с ума от бессилия перед глупостью судьбы. Не обращая внимания на боль в руке, он втолкнул человека обратно в комнату, выхватил «Дард» из ножен и приставил его лезвие к горлу человека с криком: