Хурамал этот был из села Шенерчен. Бедняк, голь перекатная. Но сердцем смел, душой отважен. Куштаны его терпеть не могли. Помнили, как еще дед Хурамала заодно с пугачевцами разорял их угодья.

Жил Хурамал без матери, а вскоре и отец умер. Похоронили старика по старым обычаям — а это денег стоило, — после похорон и вовсе залез в долги Хурамал, Задолжал деревенскому богатею Иштиреку. Обещал Иштирек ждать год, а слова не сдержал.

Отобрал у парня последний кусок земли, пустил по миру. Пошел Хурамал в батраки.

Известно, житье батрачье — собачье. У хозяина на лице ласка, в руке палка. Однажды ни с того ни с сего ударил Хурамала: знай, мол, какова она свобода, пугачевский последыш.

И не раз уж так бывало, то не накормит вовремя, то взглянет косо, с ухмылочкой. Терпел парень, а тут сорвался — обозвал Иштирека собакой, а сам подался куда глаза глядят. Забрел Хурамал в лес. Тут и вспомнились ему слова отца, которые тот сказал перед самой смертью:

«В дремучем лесу, на берегу озера, под старым дубом спрятана, сынок, сабля. Подарил ее деду твоему сам Емельян-батюшка. Гуляла эта сабля по головам чувашских йомзей и русских попов. Вздохнули мы тогда свободно, да не надолго… Вот дед и спрятал саблю до лучших времен. Когда станет тебе невмоготу, достань ее — пригодится».

Хурамал отыскал в лесу саблю. Задумал он вместе со своим другом татарином Шаймуллой поднять бедняков — татар да чувашей — на восстание. А пока что сами, как могли, расправлялись с мироедами. Однажды напали друзья на сборщиков податей, а из соседнего села тут как тут — стража нагрянула… Спасая друга, сложил голову Шаймулла, а Хурамал укрылся в лесу.

Тут-то и подоспел на помощь Кармелюк.

…Хурамал поправлялся быстро, крепкого был здоровья. Недели не прошло — затянулось плечо, стал на ноги. По-русски он понимал плохо, слова путал, однако сумел-таки рассказать о себе нежданному спасителю. И стали они кровными братьями.

— Иштиреку нужно отомстить, — твердил Хурамал.

— Да, нужно, не будь я Устимом Кармелюком, если позволю этому волку ходить по земле.

Напали они ночью на усадьбу богача, разнесли в щепки амбары, самого Иштирека повесили.

— Многих он разорил, оставил сиротами, — сказал Хурамал, — больше не доставит людям несчастья.

В ту ночь пришли к ним семеро парней из соседней деревни. Не стало им житья от куштана, вот и подались к атаману, в лес.

— Доброе зерно посеяно, — сказал Кармелюк, — быть урожаю. Ну, теперь пора и мне собираться. Ждут меня на Украине свои иштиреки, надо спешить.

Стали готовить Кармелюка в путь. Запасли еды впрок, а как завечерело, двинулись к Волге.

Долго шли по чистому полю, оврагами, перелесками. К рассвету открылась водяная гладь. Здесь уже поджидал их знакомый лодочник. Переправились через реку, Устим стал прощаться. Но Хурамал не хотел отпускать друга без угощенья и повел его в ближайшее село.

Здесь-то и подстерегла их беда…

Покуда друзья пили-ели, сельский староста послал в волость нарочного, и тот привел стражников. Окружили стражники дом, хотели взять врасплох…

Вот где пригодилась Устиму повстанческая выучка. Выбил он окно, крикнул товарищам:

— Прыгайте и задами — к лесу. А я их задержу! — Выхватил пистолет и давай отстреливаться.

Стражники, видно, не ждали отпора, растерялись. А когда пришли в себя, Хурамал с товарищами были уже у леса.

— Догнать, взять живьем! — хрипел раненый пристав.

Стражники, задрав длинные шинели, кинулись за бунтарями. Стреляли на ходу. Один из них бросился через овраг наперехват. Кармелюк, догонявший Хурамала, вовремя оглянулся, вскинул пистолет. Упал стражник, споткнулся и Хурамал, осел как подкошенный.

Поднял его с земли Кармелюк, взвалил на плечо, а лес уже совсем близко, еще самую малость — и укроет от пуль, спасет.

Лес-то спас, а вот рана оказалась смертельной. Недолго протянул бедняга. Три дня и три ночи не смыкал Кармелюк глаз, ходил за другом, промывал ему рану родниковой водой. Все приговаривал:

— Держись, браток, держись. Мы с тобой еще поживем назло врагам.

— Нет уж, — улыбнулся Хурамал, а у самого в глазах туман. — Поживешь один, за двоих.

Перед самой кончиной позвал одного из своих парней, сказал чуть слышно:

— Подай-ка мне саблю.

Подали ему саблю. Взял он ее да тут же выпустил — рука не держит. Попросил поднести к губам. Приложился устами к холодному булату и прошептал, глядя на Устима:

— Завещаю саблю тебе. Бери… Справедливый меч, от самого Пугачева… подарок.

Принял Кармелюк саблю.

Взошла луна. Но не суждено было увидеть ее Хурамалу. Схоронили его на холме, посреди темного леса. И поклялся на могиле названый брат:

— Солнце еще не взойдет — вспомнит тебя предатель. Не будь я Кармелюком.