На следующий день Аврора возлагала большие надежды. Она знала, что настойчивость и упорство всегда вознаграждаются – фортуна вознаградит за все. С утра удалось свидеться с Сервием, но она разочаровалась этой встречей: Сервий сказал ей лишь то, что человек, приходивший вчера обладает гораздо большей властью и деньгами, и тут он бессилен что-либо изменить, так что ей придется действовать в одиночку. Аврору хоть и смутил такой ответ, но решимости не убавил, и миновали считанные часы, как она ударяла огромное железное кольцо о ворота тюрьмы. Разнесшийся гул вспугнул сидевшую на скалах стаю черного воронья. Их проклятья еще долго затихали в сизых тучах поднебесья. Такое начало ничего доброго не предвещало.

Так и случилось: ей пришлось долго потоптаться по липкому снегу, пока какой-то страж не отворил ворота, но на просьбу увидеть начальника тюрьмы ответил отказом, примолвив при этом, что тот уехал далеко, но, если надо повидать кого, то и он может помочь в этом деле. Девушка обрадовалась неожиданному повороту событий и попросила ее свести к Лутацию, заключенному сюда на днях. Страж на эти слова никак не отозвался, как-то странно смотря на нее. Аврора быстро смекнула, в чем задержка, и сунула ему в руку золотой. Его лицо просияло от радости, и добрым тоном он сказал, что приведет его наверх на прогулку, а она пока может побродить по этому чудному двору. Аврора юркнула вовнутрь, сказав, что тот получит еще золотой, когда приведет Лутация, и запоры за ней с шумом захлопнулись.

Пока страж ходил в темницу, Аврора не теряла зря времени, разгуливая по двору, подошла к отвесной скале, с которой наверняка не раз и не два сбрасывали приговоренных к смерти.

«Жуткая казнь и жуткая смерть», – подумала Аврора, следя, как далеко-далеко внизу об усеянный остриями скал берег бьется буйный Тибр, вздымая в воздух тысячи мелких брызг. Аврора стояла и смотрела на эту могучую реку, что несла свои воды через весь Рим, на эту когда-то питательную вену города. Когда-то в ней была чистая вода, пока гордые человеческие сыны и дочери не стали сбрасывать в ее широкие воды отбросы и помои, грязь и кровь. Сейчас эта река боли – как мутное бельмо на глазу каждого человека, ответственного за свои деяния. Какие, должно быть, ледяные у нее сейчас воды, готовые принять к себе в подводные чертоги очередную жертву, какая вопиющая жестокость совершается людскими руками!

Аврору вывел из задумчивости приближающийся страж. Почему-то он вернулся один, без Лутация. Лицо его живо передавало болезненную боль утраты и тяжкое сознание вины.

– Мне есть, что вам сказать, благородная женщина. Но боюсь, что эти вести не принесут вам радости, я видел, насколько сильно вы хотели увидеть этого мужчину.

– Говорите же, где он, и почему я не вижу его? В сторону пустые разговоры. – Аврора разве что не подпрыгивала от нетерпения, топталась на месте и требовала ответа.

– Тогда я должен буду вам поведать, что заключенного Лутация камера совсем пуста; чиста, как будто, там никого и не было – видать, прибрали. Но как быстро!

Аврора недоуменно моргнула глазами, пытаясь понять: можно ли верить своим ушам, и что же это значит, где же он тогда? Страж заметил ее рассеянный вид и с какой-то гордостью поспешил заверить ее в том, что он, не будь растяпой, обычно все разузнавал у местных управителей, и поторопился сказать:

– А знаете, оказывается, со вчерашнего вечера в непонятной для меня спешке отсюда увезли некоего арестанта в иную тюрьму в другом городе, название которого не осталось запечатлено в документах.

Он стоял с гордым и самодовольным видом, видимо, ожидая заслуженного вознаграждения, но Аврора не удостоила его взглядом, а надменно и с ноткой властности, почуяв раболепство в голосе стража, спросила:

– А видел ли кто, как его увозили отсюда вчера вечером?

Страж мог только помотать головой.

– Нет. Как я ни расспрашивал старательно, но известие сие записано в книге учета заключенных, а если перевозили, то думается, что под покровом ночи как государственного преступника…

– Государственного преступника?! – неожиданно для себя переспросила Аврора. – Не ослышалась ли я?

– Ни на малость. Могу в этом вас заверить. Так помечено его преступление: государственная измена, сменить был приказ место заточения; город неизвестен, тюрьма неизвестна. Это все, что удалось мне узнать. Большее мог бы сказать, возможно, сам наш начальник тюрьмы, но по слухам он уехал надолго и вернется нескоро.

Аврору это известие потрясло, мертвенная бледность проступила на алых щеках и могла выдать ее, но тот не заметил этого. Она дала стражу монету и попросила проводить ее к выходу. Что-то больно сжимало ее сердце мертвой хваткой, ей хотелось вырваться на волю из этого жуткого места, несущего дурные вести. А чего иного можно было ожидать, если само предназначение здешних краев состояло в сборе зла и умерщвлении последних крох добра? Выносить это она больше не могла. Чьи злые помыслы все это сотворили? Аврора напрасно терзала себя этими думами – они были бесплодны, как и попытка увидеть сегодня Лутация.

Еще один день пробежал в напрасных усилиях, сверкнул и погас во вспышках разноцветных огней, принеся разочарования и потрясения. Похоже, удача отвернулась от нее. Слишком долго она злоупотребляла ее дарами, и вот наступает, видимо, время оплатить все долги своенравной богине: только вознесла на вершины неба, как хочет прямо в ад низложить. Аврора наблюдала, как предвечерняя мгла сгущала свои краски, как бесплотное покрывало ночи простиралось над бездушным городом. Как можно отыскать правду, если все ее одежды – черны? Как ее узнать, если ее белые и прозрачные черты люди скрывают за ворохом черного могильного платья, в складках которого среди густой тьмы принимаешь черное за белое, а от белого, если случаем и наткнешься на него, шарахаешься, как от привидения?