Он знал, что если ещё раз заворчит на неё, чтобы она соблюдала осторожность, то она специально сделает что-нибудь сумасшедшее. В последний раз, когда он что-то сказал, она буквально повисла вверх тормашками на решетке, что торчала из груды железа. Ему пришлось опереться о Данте на несколько минут после этого зрелища.

— Фейт, пошли. Мне надо возвращаться. Хус сдерет с меня шкуру.

Это была правда — они пробыли здесь несколько часов.

Она взглянула вниз на него.

— Ты такая заноза. Ладно-ладно. Здесь ручка переключения. Я не могу её достать. Дай мне ещё пару минут, чтобы попытаться, — она заворчала от усилия. — Твою мать! — о на сильно пнула по Fury от расстройства, и в тот момент Демон был чертовски уверен, что-то зашаталось.

— Фейт!

— Ещё… один… Ага! Есть! Получилось! Смотри — блестит! — она повернулась, чтобы показать ему, держа в руке чёрную ручку (ничего особенного, просто пластмассовый шар). А затем она завизжала. — Ой! Твою мать, ой!

Вся кровь Демона отхлынула вниз, а потом резко ударила ему в голову.

— Фейт?

— Мои волосы… я за что-то зацепилась. Твою мать! Ой-ой-ой! — о на бросила набалдашник от ручки переключения передач, тот подпрыгнул и покатился вниз по груде металла, как катализатор «Машины Руба Голдберга» (Прим. это устройство, которое выполняет очень простое действие чрезвычайно сложным образом — как правило, посредством длинной последовательности взаимодействий по «»). принципу домино

Руб Голдберг… «Пункт назначения»… Демона сейчас стошнит.

— Не двигайся! Нахрен замри! Я иду!

Не замечая того, что он в два раза больше её и, вероятно, сделает всё только хуже, он направился наверх на гору металлолома. Он двигался быстро, но так аккуратно, как только мог, и он сумел залезть к ней на Fury , наполовину лежа лицом к лицу с ней. Она оставалась молчаливой и неподвижной, делая так, как он сказал.

Её «конский хвостик» зацепился за ржавые останки трансмиссии. Своими руками он дотянулся до её головы и стал освобождать её пряди так нежно, как только мог. Её волосы были похожи на шёлк.

Она пахла как грязь, ржавчина и масло. Но также и как какой-то цветок.

Она была ребёнком. Ребёнком, ребёнком, ребёнком. Ребёнком. Ребёнком Блю.

Когда её волосы оказались на свободе, она счастливо вздохнула, а затем захихикала.

— Ты только что спас меня. Я чувствую себя как Рапунцель.

— Кто это?

— Рапунцель? Принцесса из сказки с длинными-предлинными волосами. Она была заперта в башне, и принц поднялся по её волосам, чтобы спасти её. «Рапунцель, сбрось свои волосы».

Он лишь уставился на неё, не зная, о чём она говорит, но его это не особо парило. Её глаза были такими красивыми. Он подумал, что сегодня они были главным образом синими.

— Ты не знаешь, кто такая Рапунцель?

Он пожал плечами, а её глаза стали грустными. А вот это ему вообще не понравилось. Он не хотел, чтобы она грустила из-за него. Грусть — проявление жалости, а он не нуждался в её жалости из-за того, что не знал какую-то глупую принцессу из сказки. Жизнь не была глупой сказкой, и если она так думала, то она была такой же глупой, как и Рапун… как бы там её ни звали.

— Ты спускаешься первой. Я следом. Соблюдай осторожность.