– Я видела всадников с запада. Того запада, далеко в песках за Хомбатом. Так они часто обнаженными идут в бой.

– Так бедра и все остальное натрешь, – Эгрегий указал взглядом на то, что будет натираться.

– Они попон не бросают, седел не используют. Зато подобно ветру налетают, собирают дань кровью и отступают. Никаких штанов.

– У них там вообще чешуя, а не кожа уже.

Хенельга улыбнулась, ударила друга в плечо.

Пока она не спрашивала, но вопрос назревал. Если Эгрегий так рассуждает о кочевниках, то кем он был сам? Варвар для данаев и гирцийцев, это ясно, но из какого он племени происходил? Узнав это, будет проще понять, что им искать в этих бескрайних степях.

Эгрегий молчал, не говорил о своем происхождении. Хенельга понимала, что он просто не помнит. Ведь и Виал не спрашивал об этом. Их старший товарищ понимал, в чем проблема, потому не хотел давить на друга.

Со временем, придется об этом поговорить.

Того племени возможно они не найдут. Природа забирает человеческие кости, а степные налетчики уничтожают бесполезное и уносят то, что могут. Каков шанс, что покинувший родной край в детстве, сможет найти здесь хотя бы могилы предков.

Ведь оказался Эгрегий в рабстве. Выходит, его племя подверглось нападению. Дети и женщины стали добычей, участь иных была страшнее.

Но ни Эгрегий, ни Хенельга не отказывались от намерения идти на север. Пока путь держат до колонии данаев. Эгрегий утверждал, что колонисты отличаются от двоюродных братьев из метрополий. Прошедшие века перековали этих людей, они перемешали кровь с местным населением.

Оставались полисы, сохраняющие свои обычаи, но их меньшинство. Остальным приходилось приспосабливаться, перенимать местные обычаи. Откуда еще черпать колонистам силу, раз метрополии не поставляют человеческий материал.

И не из полисов происходил Эгрегий. Круг поиска вроде суживается, но Хенельга понимала, что задача их от этого еще сложнее.

Для цивилизованных людей все окрестные племена это или рипены, или фризийцы. Других не существовало. Эгрегий называл еще быколюдей, пиратствующих севернее. Это была одна из примет, что он помнил.

Пройти мимо пиратов не удастся. Они не подчиняются ни кочевникам, ни колонистам. Полностью обособлены и независимы. Найдя их, удастся найти родину. Ту самую Скирту.

По началу путники старались идти по ночам. Решение казалось разумным, ведь солнце забывает о них. В первую ночь повезло: светили луна и звезды. Тропа ясно читалась. Требовалось лишь смотреть, куда ступаешь. И все равно люди зачастую проваливались в незаметные ямки. Трава прикрывала выходы из нор грызунов, даже при свете дня не всегда замечаешь опасность.

На вторую и последующие ночи ледяной ветер с гор нагнал в степь облаков. Луна хитро выглядывала из-за белого покрывала, на мгновение бросая серебряные взгляды на пустошь.

Людям едва ли хватало такого освещения. Потому они изменили порядок, теперь шли с рассветом и после полуденной жары. Благо рассветает в степи рано. Скорость передвижения снизилась, зато берегли тающие запасы еды и воды.

Товарищ снабдил их в путь больше, чем взял себе. Его решение казалось абсурдным, но уже не третий день пути Эгрегий понял, что Виал поступил правильно. Еды для путников нужно больше, чем идущему морем. К тому же Виал собирался промышлять охотой – грабить данаев.

Путешественники не смогли исполнить просьбу товарища. Им не удавалось записывать приметы того пути, по которому они прошли. Примет не было. Лишь овраги и высохшие русла служили хоть какими-то ориентирами. Эгрегий старался запомнить сколько времени занял путь от одного оврага до другого, но вскоре заметил, что моментально забывает о количестве сделанных шагов.

– Из нас отвратительные исследователи, – через силу посмеялся он, когда остановился перед очередным оврагом.

Многие овраги были глубокими, перепад высот значительным. Весной русло наполняется водой, бурный поток талых вод с гор сметает грязь в море. Летом об этом напоминала только раскисшая грязь. Местами в ней угадывались следы копытных.

Путь в бесконечность, словно в никуда. По крайней мере, пески были не глубокими. Иначе путники застряли бы тут навечно.

Даже с учетом этого, идти было тяжело. Если горизонт был близко, по началу это придавало сил. Местность лгала. Ведь близкий горизонт указывал на наличие возвышенности. На нее предстояло взобраться.

Зато не сулящий ничего хорошего бесконечный горизонт наоборот указывал на легкость в пути. Значит, тропа шла под уклон. Лишь забываешь о безумном ветре, обязательно бьющим в глаза, о песке, который скрипит на зубах.

Взобравшись на холм, путники иногда замирали, пораженные размахом. Даже Хенельга, прожившая большую часть жизни в подобных условиях, была поражена. На ее родине мир был ограничен с юга горами, с севера морем, а на востоке высились развалины древних.

Эти границы сами по себе были бесконечностью, но они разделяли мир на три части: людскую, призрачную и морскую. Словно районы в большом полисе, разделенные не стенами, а побелкой и украшениями домов.