Ну? И вот куда вводить? В бедро? Было дело, я пару раз ставила уколы собаке брата… И как раз антибиотик. Надо вспомнить… под холку! Да! Там быстрее всасывание.

Оттянув довольно толстую шкуру панта, я быстрым движением проколола иглой холку и начала вводить препарат. Но тут Кишан неожиданно приподнял морду. Широко раскрыл пасть, простонал и… Подняв переднюю лапу, резко замахнулся в мою сторону. Я хоть и успела среагировать и отстраниться, но острые коготки черныша все равно задели бедро. Оставляя на коже четыре ровные полосы, которые сразу же засаднили… Ракшас! Как больно!

Антибиотик я все таки ввела. С трудом вытащила из шкуры иглу. Выбросив все в мусор, я впервые за свое время пребывания в Пантерии начала оказывать первую помощь самой себе. И искренне посочувствовала всем моим пациентам с похожими царапинами. Мои хоть не такие глубокие.

Но вот состояние Кишана меня беспокоило гораздо больше. Его продолжал бить озноб, глаза под веками бешено вращались, пасть открыта, дышит часто и постанывает. И я, не решаясь оставить сейчас черныша одного, сходила в свою комнату за подушкой с одеялом и устроилась на кушетке. Спать, если получится, сегодня буду здесь.

Через какое-то время озноб Кишана стих, но на смену ему пант начал бредить, повторяя одни и те же слова с мольбой в голосе:

— Рейтан… Потерпи… Не покидай дворец, ни в коем случае… Там смерть. Смерть… Рейтан…

Я открыла глаза, понимая, что настало не самое доброе утро в моей жизни: спину от жёсткости ломало, рука жутко затекла. Еще бедро воспалённо ныло.

И свет этот, от окна, бьёт в лицо…

Свет!

Солнечный!

Я резко села на кушетке и посмотрела на пол… А на полу поверх одеяла и одноразовой простыни лежало тело. Нет, не черное и мохнатое. А голое, мужское. Ничем не прикрытое. Хорошо, что на животе.

Я без тени смущения провела по преобразовавшемуся из-за солнца телу взглядом: плечи, руки, спина — сплошные мышцы, изгиб на пояснице и… Попка! По-мужски красивая. С виду упругая. Длинные, подкачанные ноги… Я б ни за что не поверила, что это Кишан, тот самый черныш с желтыми глазами и гладкой шерстью, если бы не септическая повязка на правом боку… Вот не укладывалось у меня в голове такое. Вчера — большой кот, сегодня — человек. И соединить их я не могла. Для меня эти двое были разными… существами.

Спустив ноги и поставив их на пол, я тихонечко встала, подошла ближе, желая рассмотреть лицо панта. Мне так хотелось увидеть, какое оно…

Но его прятала густая, темная шевелюра. Я видела лишь волевой подбородок и в меру пухлые губы. Сейчас эти губы слегка приоткрыты и громко поглощают воздух. Не удержавшись, я вытянула руку и аккуратно подцепила пальцами пряди волос, чтобы убрать их с лица. И тут Кишан дернулся и резко распахнул глаза. Темные, глубокие, миндалевидные… Я отшатнулась и, не устояв на ногах, приземлилась на пол, больно ударившись копчиком. Пант приподнялся и, совсем не стесняясь своей наготы, повернулся ко мне. От резкого движения ему стало больно — рана на боку дала о себе знать. Кишан болезненно нахмурился, а потом, встретившись с моим взглядом, произнес:

— Джохар.

— Ага, — отозвалась я и в изумлении уставилась на бывшего черныша.

Ракшас тебя дери! Это же тот самый черноволосый пант, которого я видела вчера на виджае… Смотрел на меня, негодник, и не подошёл! Вот спрашивается — почему?

Я, сурово сдвинув брови, уставилась в мужское лицо, на котором, в отличие от кошачьего, не было никаких следов от ожогов… И этот облик Кишана, в отличие от мохнатого, меня пугал гораздо больше. Нет, пугал не внешне, а тем, что как-то странно волновал… Ведь мое сердце неожиданно повторило вчерашние кульбиты. А рука невольно схватилась за грудь. В висках застучало, и я попыталась подняться с пола. Халат, в котором я так и уснула, слегка раскрылся, непристойно оголяя тело. Кишан в наглую осмотрел открывшееся и неожиданно спросил:

— Тебя уже пометили? — он кивнул на мое бедро, на котором красовались следы от кошачьих когтей.

— Да уж, пометили, — усмехнулась я.

— Кто?

— Кто, кто… Ты!

— Я? — его красивое человеческое лицо вытянулось. — Ничего не помню… — он растерянно огляделся, потрогал свою голову. — Когда мы успели?

Вот тут нахмурилась я:

— Мы?

Кишан искоса на меня посмотрел и осторожно спросил:

— Это же нитья?

— Что?

— А, — тут он, видать, вспомнил, что я далеко не местная и пояснил: — Нитья — метка на бедре самки, так самцы помечают свою панту после… Первой брачной ночи.

От услышанного я сначала остолбенела, а потом истерично рассмеялась.

— Да уж, у нас с тобой была такая бурная ночь! Да вот только совсем не брачная, — поведала я. — Ты меня задел лапой, когда я тебе укол ставила.

— Укол?

— Лекарство под шкуру вводила, чтобы снять жар. Ночью тебя бил озноб, и ты даже бредил, — поведала я. — Кстати, как себя чувствуешь? Болит?

Кишан прикрыл глаза и словно прислушался. А открыв свои темные очи, ответил:

— В боку тянет и ноет.