— Какие будут соображения? — спросил Бирюков.

— Соображение может быть только одно, — ответил Сергеев. — Выполнить приказ… Считаю, что лучше всего здесь, у нас, переправиться через Волгу, пройти ночью на лодках вдоль левого берега в район села Луковый овраг и там снова переправиться на правый. По суше правым берегом туда хода нет.

— Так и мы считаем, — согласился Бирюков. — Операцию начнем с этого места, как только стемнеет.

— А медперсонал уже назначен? — послышался голос Веры.

— Нет, это дело начмеда.

— Надеюсь, добровольцев принимаете?

— Конечно. Но это не мне решать, — с ходу догадавшись, куда клонит Вера, ответил Бирюков. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке: смотрел на Сергеева укоряющим взглядом, дескать, чего молчишь, твое дело, служебные отношения тут ни при чем.

— Разрешите спросить, товарищ комиссар третьего ранга? — все так же официально продолжала Вера. — Вы лично послали бы на такую операцию своих близких?

— А какое я имею право делать для близких исключение? — тут же ответил Бирюков. — Но это — запрещенный прием, — спохватился он. — За своих близких я отвечаю, а за вас есть кому отвечать и без меня.

— Спасибо, Николай Васильевич, — просто сказала Вера. — В таком случае, Глеб, я еду с вашей группой операционной сестрой, а ты постараешься сделать все, чтобы хирург, которого назначит начмед, не отказался бы от моей кандидатуры.

Сергеев почувствовал, что от его спины идет пар, а голове стало так жарко, что взмокли волосы. Он стоял и молчал, не зная, как отговорить Веру. Хуже всего было то, что словами Бирюкова: «А какое я имею право делать для близких исключение?» — он, Сергеев, оказался связанным по рукам и ногам. Судя по решительному виду Веры, нечего было и думать о том, чтобы ее переубедить! Но и подвергать такой опасности тоже нельзя. Дважды через Волгу, которая и днем и ночью простреливается вдоль и поперек, да еще в сентябре, когда купание, мягко говоря, не рекомендовано, и церквушка не где-нибудь, а под огнем немцев на нейтралке… Луковый овраг, ясно, не Мамаев курган — и бои там потише, и, по разведданным, позиции занимают не гитлеровцы, а румыны, но, как говорится, хрен редьки не слаще: у румын те же пулеметы и автоматы. И получается, что в Луковом овраге опасности не меньше, чем в любом другом месте Сталинградского фронта.

Все же Сергеев попытался отговорить Веру:

— Подумай, сколько здесь проходит через ваш перевязочную раненых! Ну случится что? Ты же здесь нужна больше, чем на передовой. В Луковом овраге тридцать-сорок человек, да и то по крайней мере половина целы, здоровы, а здесь проходят сотни и тысячи…

— Можешь говорить что угодно, — ответила Вера. — Я поеду с тобой. У нас ведь не было ни свадьбы, ни свадебного путешествия.

Бирюков только хмыкнул, ничего не сказал, а Семакин покрутил головой и пробурчал вполголоса: «Хороша прогулка…»

— Так… Вы решайте, — подвел итог разговору Бирюков. — Времени до сумерек остается немного. Хирургом отправляется прибывший из Ленинска на подсмену в медпункт Хачатуров, милицейский взвод возглавляете вы оба…

…Темная вода, темное небо, Волга, отражающая падающие с шипением ракеты, за которыми остаются, как сказала Вера, «холерные вибрионы» дымных хвостов. Удушливый смрад трупов, горелого камня и железа — всего того, что не должно гореть, но сгорело, хаос на берегу и молчаливые фигуры провожающих: Бирюкова, Фалинова, Коломойцевой… Им предстояло продолжить поиск в районе Новониколаевского, но как это сделать, не спугнув матерого волка Саломаху, если он там, возможно уже встретившегося с беспощадно решительным Гайворонским, — никто пока не может сказать. Где искать преступников, как выманить их из берлоги и где она, эта берлога? Чем еще закончится подключение к операции Кольки Рындина? И на каком варианте плана остановится капитан Мещеряков — на все эти вопросы у Сергеева не было сколько-нибудь ясных ответов. О том, что сейчас с ним едет Вера, старался не думать, а это заботило больше всего…

Замерли у причала темные вместительные лодки, еле слышно плещется вода под бортом… Еще на берегу, у переправы, как ругал себя Сергеев, что принесла его нелегкая именно сегодня к Вере в медпункт, где и нашел его Бирюков, чтобы дать задание. А теперь что? Выдержит ли такие испытания не очень тренированная Вера, почти три месяца не выходившая из подземелья? Имеет ли он право подвергать ее смертельной опасности? На переправе хоть и бомбят, но над медпунктом три наката с рельсами, а в Луковом овраге придется идти под пули. И если немцы или румыны не пожалеют несколько тяжелых снарядов, от церквушки с ее «гражданским» гарнизоном ничего не останется.

Сергеев старался не думать о том, что предстоит им испытать в ближайшие сутки, само думалось…

Он помог Вере войти в лодку, принял сумку с медикаментами и всем необходимым для работы хирурга, усадил Веру рядом с собой на середину банки лодки, обмотал веревкой вокруг плеч, завязал узел на груди у подбородка, другой конец веревки прихватил «удавкой» вокруг собственной талии, намертво привязав к поясу мешок из прорезиненного брезента, куда уложил и сумку медсестры, и запасную форму для Веры с комплектом белья. Горловину мешка туго стянул веревкой. Лишь после этого сел рядом с Верой.

— А ты мужичок обстоятельный, — наблюдая за его действиями, заметила она.

— Что поделаешь, война учит… Теперь мы, хочешь не хочешь, одной веревочкой связаны.

Вера пожала плечами, дескать, не возражает против такой тщательной подготовки: «Напросилась добровольно, терпи». Но все же высказала претензию:

— Зачем только такой узлище впереди?

— Где узел, там будет верх, если надумаешь купаться — не задохнешься. Да и вода теперь не летняя, чтобы ее хлебать…

Он ждал, что Вера спросит: «А что, считаешь, придется?» Но она промолчала, видела сама, как «купались» напротив медпункта на переправе пассажиры лодок и целых барж, когда не дотягивали до берега, попав под бомбежку. После таких «купаний» лишь догорающие обломки уплывали вниз по течению.