По поводу такого же успеха на стойке регистрации, как во Внуково, я не строил больших иллюзий. И этот случай можно было назвать, скорее, исключением из правил. Поэтому еще в пути я для себя решил, что по прибытии воспользуюсь полученным советом и попрошу сотрудника информационного бюро дать объявление по громкой связи.

Так я и сделал.

В дороге я не оставлял попыток дозвониться Анатолию, но его телефон по-прежнему был выключен. Время и пространство вокруг меня спрессовалось в тугой комок из нервов, скорости и злости. Спустя час я расплатился с водителем и отпустил такси, а сам пустился в долгое путешествие по длинным пешеходным галереям с траволаторами, объединяющим терминалы D, E и F в один большой Южный терминальный комплекс аэропорта Шереметьево.

Как я и предполагал, два из оставшихся семи рейсов я пропустил. Но оставались еще пять. Поэтому я все-таки дал объявление, в котором просил Анатолия подойти к информационной стойке у выхода из терминала Е к поездам «Аэроэкспресс». Но результат превзошел все мои ожидания. Не прошло и пяти минут с момента, когда прозвучало объявление, как мой телефон вдруг ожил в кармане. Взглянув на экран, я даже оторопел, увидев, что это звонил Анатолий.

– Где ты? – спросил я, не тратя времени на приветствия.

– Терминал F. Кафе в центре зала. Напротив большого табло с расписанием… – ответил он в таком же стиле. – Если хочешь, сам подходи.

Несколько минут спешного ковыляния в многолюдной сутолоке по коридорам между терминалами, и я уже навис над Анатолием, который сидел за небольшим столиком, смакуя утренний кофе.

Все, как всегда: костюм, галстук, простая, но аккуратная стрижка средней длины, свернутый плащ, переброшенный через спинку соседнего стула и аккуратный чемоданчик на колесиках, как у пилота, который можно не сдавать в багаж, а взять в салон самолета. Само олицетворение уверенного спокойствия и невозмутимости. Не сказать, что он как-то ярко выделялся на фоне других пассажиров. Тем боле с его вполне заурядной и не особо запоминающейся внешностью. На вид просто очередной бизнесмен, собирающийся отправиться в не очень длительную деловую поездку. Но именно в этот момент чувство превосходства над всеми, особенно надо мной, так и выплескивалось из него через край, когда я стоял перед ним, опираясь на костыль и переводя дыхание, а он откусывал круассан и прихлебывал кофе.

– Это уже становится традицией… – проговорил он с набитым ртом, проявив при этом не больше эмоций, чем, если бы мы не виделись всего каких-то несколько часов.

– Что именно? – спросил я.

– Общаться в аэропорту.

– Приехал бы вчера домой – поговорили бы там.

– Я не смог. Дела.

– Видимо, поважнее нас с мамой…

– Ха! Не надо мне тут из себя обиженного строить! По пальцам можно пересчитать, сколько раз ты звонил матери за последний год. И если мне не изменяет память, ты сам не горел желанием со мной встречаться. Так что, считай, я пошел тебе навстречу. Какие претензии?

– Никаких… – процедил я сквозь зубы.

– А с ногой что? – кивнул он на мой костыль. – Чего хромаешь?

– Можно подумать, мама тебе не сказала…

Анатолий усмехнулся и пожал плечами.

– Хотел от тебя услышать.

– Меня ранили.

– Серьезно?

– Нет, в шутку!

– И поделом! Скажи спасибо, что не в голову попали! Будешь знать, как заниматься подобной херней. А то поехал он, видите ли, в Африку – спасать людей! Айболит хренов! Поздно переходный возраст бомбанул что-то. Не находишь?

– Лучше поздно, чем никогда! Сам же говорил, что надо мужиком быть. Вот я и побыл мужиком. Провести год под пулями и схлопотать одну из них, мне кажется, нормальный результат.

– Ладно тебе. Не ерепенься! – отмахнулся Анатолий и снова пригубил кофе. – Садись…

– Я постою. Спасибо.

– Упрямый, как баран. Короче, выкладывай, зачем я тебе так понадобился, что ты аж сюда приковылял с утра пораньше?

Удивительно, но после года с лишним, проведенных вдали от него и вообще от родного дома, когда я, наконец, почувствовал себя полноценным хозяином своей жизни, сейчас снова вернулось ощущение подчиненного положения. И я ощутил всю неловкость сложившегося момента. Понял, что клокотавшее во мне всю ночь возмущение испепелило само себя, а Анатолий, изначально задав беседе определенный тон, сразу отвел себе доминирующую роль. Сразу стал хозяином положения. Он вальяжно развалился на стуле, скрестив на груди руки, и каким-то образом умудрялся снисходительно смотреть на меня даже снизу вверх.

Я с ужасом вдруг осознал, что продолжаю стоять и молчать, переминаясь с ноги на ногу. Ступор и неоправданное чувство, словно провинился.

– Молчишь… – мне сначала показалось, что Анатолий спросил, но потом я понял, что это было утверждение. – Тогда я тебе скажу, Володя. Ты остолоп! Знаешь почему?

– Почему?

– Потому что после всего того, нахреноверченного тобой в Стокгольме, что, благодаря мне, осталось для тебя самого в далеком прошлом, и последствия чего кое-кто разгребал еще очень долго, единственной глупостью, которую ты мог сделать и сделал-таки – было снова назваться Эриком Хансеном.

– Откуда ты…

– Откуда я знаю? От верблюда! Нахрена, ты думаешь, пилотам нужны списки их будущих пассажиров? ООН эвакуировало шведскую миссию Красного Креста в Газабуре и, выполнив предписание, пилот самолета, в который тебя затащили твои шведские друзья, передал списки пассажиров в генеральный штаб, а копию – в офис шведов.

Вот они и стали искать своего невесть откуда взявшегося сотрудника, эвакуированного из зоны боевых действий и вписанного в эвакуационный лист от руки, которого в их собственных формулярах почему-то не значилось. Даже направили запрос в Швецию, а также разослали аналогичные запросы в посольства и консульства по всему миру, чтобы установить, какой именно из Эриков Хансенов, проживающих на территории страны или за ее пределами, мог оказаться в Африке, а после успешной эвакуации снова исчезнуть?