– Зачем тебе снимать отдельную квартиру?

– Потому что мне уже почти тридцать, и я хочу жить отдельно.

– А как же я?

– А ты – здесь. Я буду тебя навещать!

– Конечно! Уезжая, ты обещал звонить каждый день!

– Не начинай, мама…

– Ты говорил, что в их столице… как она там называется? Все время забываю…

– Столица Нигерии – Абуджа…

– Вот, точно! Ты говорил, что в этой Абудже будет интернет, и мы сможем общаться даже по видеосвязи. А на деле я своего единственного сына больше года не видела и даже слышала через раз!

– Ну, я же не виноват, что пришлось колесить по всей стране, а не только в офисе сидеть… Я взрослый мужчина и хочу жить самостоятельно. И я не понимаю, почему ты против моего переезда.

– Вот-вот! Пока ты жил самостоятельно у черта на рогах там, в своей Африке, будь она трижды не ладна, я тут ночами не спала и разговаривала раз в две-три недели с хрипящим помехами телефоном… Забыла, как ты выглядишь. Вот почему!

– Слушай. В любом случае теперь ты будешь видеть меня чаще.

– Как ты думаешь, каково мне было, когда я получила сообщение, что ты пропал без вести, а?

– Я же заранее тебя предупредил, что это просто ошибка, и такое может произойти. Там в офисе напутали в списках. Я уже не раз объяснял, что в той неразберихе по-другому редко бывает…

– Мне от этого не легче, Володя! Получить это же сообщение повторно было ничуть не радостней…

– И тогда я тоже тебя заранее предупредил, что все в порядке!

– Но тебя там ранили!

– В ногу, мама! Считай, просто поцарапали…. Ничего страшного. Даже кость не была задета. Такой раной и похвастаться стыдно! Доктор Хенрикссон извлек пулю прямо в самолете, а в Кано и Абудже я уже скакал, как кузнечик…

– Ага. Вижу я, как ты сейчас скачешь! Как кузнечик… хромой… С этим костылем еще… Смотрю, и сердце кровью обливается!

– Мама!

– Ну, что мама? Что мама?

– Ничего…

– Володя!

– Что?

– Отец спрашивал, когда ты будешь дома? Он завтра последний день в Москве, а вы так и не встретились ни разу. Почему? Пока ты спал утром, он звонил и говорил, что хочет сегодня заехать, если у него получится освободиться. Надеется тебя увидеть…

– А я его видеть не хочу!

Мама тяжело вздохнула и покачала головой.

– Честно, не знаю, что у вас произошло тогда там, в Стокгольме, но это меня убьет когда-нибудь. Почему вы мне ничего не рассказываете?

– Потому что ты прекрасно знаешь, где Анатолий служит… ой, простите, работает…

– Володя! Это твой отец! Почему ты все время называешь его по имени?

– Я долго жил в Европе, а там так принято!

– Ох… Ты неисправим… Вы с тех пор разговаривали с ним хоть раз?

– Да. Дважды. Первый раз, когда я сказал, что отправляюсь в Африку после того, как моя стокгольмская командировка прервалась благодаря его стараниям, и он прилетел сюда вслед за мной, чтобы в очередной раз кардинально поменять мою жизнь. А второй раз – по спутниковому телефону, когда он отыскал меня в полевом госпитале в Нгуру для того, чтобы напомнить позвонить тебе и сказать, что со мной все в порядке.

– Ты тогда на три недели пропал… Вот я и попросила его найти тебя…

– Я работал, мама.

– Что отец сделал тебе в Стокгольме?

– Слушай, если тебе интересно, спроси у него!

– Они тебя завербовали к себе? Ты ведь ездил в Африку не с миссией Красного Креста? Только не говори, что ваша взаимная неприязнь – это игра на публику, а на самом деле вы работаете вместе.

– О, Боже мой! Все! Это уже похоже на паранойю! Запомни, Анатолий – последний человек, с кем я стал бы работать! Вопрос исчерпан?

Пока длился этот разговор, я успел одеться, натянуть плащ и зашнуровать ботинки. Стоял в прихожей и был готов выйти из дома.

– Шапку надень – там холодно.

– Плюс восемь.

– Простынешь!

– Все, пока. Вернусь поздно… – я открыл дверь и уже ступил за порог квартиры, а потом обернулся и добавил. – И еще поэтому…

– Что поэтому?

– Хочу жить отдельно…

Прошла ровно неделя с тех пор, как Кайса Энгстрем и Андерс Хольм втащили меня в салон самолета, присланного для эвакуации сотрудников ООН, Красного Креста, репортеров и раненных солдат из зоны боевых действий. Олоф Хенрикссон действительно вынул пулю из моей ноги прямо во время полета и отдал ее мне на память, а сам убрал инструменты и ушел в себя, просидев с закрытыми глазами до самого приземления в Кано.

На борту было шумно и весело. Шведские коллеги из медицинской бригады всю дорогу оживленно болтали, радуясь возвращению, одобрительно кивали мне, подбадривали и подливали виски, который вместе с местной анестезией превратил меня в непривычно расслабленного, приветливого и общительного человека. Андерс Хольм во время полета тоже, нисколько не халтуря, качественно прикладывался к бутылке. Он называл меня самым отчаянным психом, которого только встречал, и рассказывал всем желающим ничего не имеющую к реальности историю о том, как я вместе с Олуджими Нгози и его многочисленной, по его словам, семьей с боем прорывался сквозь позиции боевиков и выжил только благодаря пистолету, который он мне дал.