Айша – его мать, была малоимущей и очень одинокой. Ей только исполнилось пятнадцать, когда как война, уже забрала её отца, а голод и болезни, унесли в могилу её мать и двух младших братьев. Она была ткачихой, работающей не покладая рук в поисках своего ежедневного пропитания. Состригая овец и обрабатывая шерсть, в дальнейшем она пропитывала пряжу натуральной краской. Затем подготавливала разноцветные нити к будущим ткацким изделиям. Эта хрупкая девушка долго и кропотливо трудилась в одиночку, создавая замечательные ковры с изящными узорами. Но в своём ремесле её женская натура всегда чувствовала притеснение при естественно-деловой конкуренции с торговцами-мужчинами, в периоды оживлённых продаж. Чтобы прокормить себя, ей приходилось продавать свои ковры почти что за гроши.

Тяжела была жизнь одинокой девушки. Платить аренду за постоянное место на дневном базаре не было более возможности. Ибо прибережённых средств – унаследованных после скоропостижной кончины близких родственников, ей уже совершенно не хватало. Ей даже прошлось распрощаться со своим отчим домом – живя в итоге на базаре (у порога арендованной лавки), дабы оплатить приобретённые займы за ткацкий станок и материалы, чтобы как-то иметь возможность продолжать функционирование своего кропотливого производства. В итоге, это заставило её принять нелёгкое решение: перекочевать из родного города в места невиданные ранее. Нужда вынудила отправиться Айшу с очередным караваном в новые благоприятные земли, для продвижения своей индивидуальной продукции (в оговариваемых торговых сделках). Караван шёл долгие дни и ночи, останавливаясь во всех городах на его пути. Пытаясь продать свои ковры, она уделяла всё своё внимание и время, всем потенциальным покупателям, на временно возникавших базарах. И наконец, в одном из крупных городов, по воле Всевышнего Аллаха, ей удалось удачно продать все свои рулоны (ковров) одному купцу, оценившему её изысканный труд, по достаточно выгодной цене. Айша благодарила Бога за благоприятную сделку и даже частично раздала милостыню неимущим и сиротам, дабы выразить свою бесконечную признательность судьбе. Но её радости увы, суждено было продлиться недолго.

Уже через несколько дней, караван покинувший город, стоял в степи – на ночном привале. Мирно почивавшие торговцы и купцы, даже и не предчувствовали подступавшую к ним беду: алчно надвигавшуюся с наветренной стороны безмятежно отдыхавшего лагеря. Внезапно среди ночной тиши, полчище разбойников – словно безудержная буря, обрушилась на слабозащищённых и ошарашенно-испуганных людей. Они убивали всех, кто пытался оказать сопротивление. Внушая страх каждому человеку, находившемуся в полной растерянности и беспомощности. Опасаясь за свои жизни, торговцы отдавали все свои вырученные деньги, а купцы приобретённые товары. Без боя и сопротивления, лишившись всего своего имущества, некоторые мужчины и многие молодые женщины: после жестокого набега, насильно были угнаны безжалостными и наглыми захватчиками в неминуемое рабство, вместе со всем следовавшим (груженым) скотом.

Один из таких злобных и жестоких разбойников, также вырвал у малоимущей Айши некогда припрятанный глубоко за пазухой мешочек, с кровно заработанными ею монетами. Прибывая в некоем ужасе и нереальном кошмаре от всего происходящего, она, всё же не страшась за свою жизнь, судорожно набросилась на вора. Айша отчаянно сопротивлялась, желая вернуть насильно отнятое у неё имущество. И это оказалось жестокой ошибкой. В потасовке, она случайно порвала его рубашку, что привело её притеснителя, в страшную ярость. Вытащив свою саблю, он приставил острое лезвие к горлу Айши. Прощаясь с этим миром, она просила Аллаха, через «Малак-уль-Маута10», забрать её душу. Но не такая, к сожалению, ждала её судьба. Немного остыв, этот бесчестный подлец позарился на красоту невинной Айши. Жестоко надругавшись над ней – на глазах у парализованных животным испугом торговцев и купцов, а также хлопавших да посвистывавших приспешников (что с насмешкой стали подбадривать того). Напоследок он бросил перед ней на землю полустёртую медную монету. Как бы указывая на её положение и цену. Затем ехидно рассмеявшись перед своим уходом, тот подчеркнул её беззащитность и немощность перед его силой и властью.

Убитой горем и навеки опозоренной девушке, захотелось наложить на себя руки. Но её спутники – также потерпевшие бедствие, умоляли не делать этого. Ибо, соверши она этот греховный поступок, то её ждал бы гнев Аллаха. Прислушавшись к мнению своих спутников, Айша вся в слезах легла спать. В эту полную потрясений ночь – во сне, её сердце стало утешать её:

– Бедная Айша, несчастная моя хозяйка. Ты потеряла последнее что имела – свою девичью честь. Но не плачь, пожалуйста! Я слышу, как ангелы несут тебе благую весть от Аллаха! По воле Всевышнего Творца, ты получишь от него благодать за свои страдания, в лице своего чада: невольно зачатого при греховном вожделении (умышленно-надругавшегося) безумца. Но с Божьей милостью, «заточённое в трёх мраках»!

Внезапно, Айша проснулась вся в холодном поту. Разумом она всё ещё не верила услышанным словам. Однако её хрупкое сердце, до сих пор колотилось как бешеное: даже после спонтанного пробуждения. Одновременно, словно рой жужжащих пчёл – будто бы разлетавшихся над её отяжелевшей головой, медленно затихал скоротечный звон, осевший во внемлющих ушах (волнующе возникший и внезапно рассеявшийся), после услышанных пророческих слов. Сну предначертано было оказаться вещим. Спустя некоторое время уже стали проявляться первые симптомы беременности. Но Айша, теперь уже совершенно не беспокоилась. Хотя и оказавшись, будучи один на один со своими бедами. Будущая мать, всем своим нутром доверяла услышанному знамению и уповала в своей нелёгкой судьбе – на волю Всевышнего Аллаха, продолжая достойно жить, в ареале вверенного ей свыше испытания! Отгородившись огромным терпением от всех уныний – постоянно порождаемых унылыми и горестными мыслями, да перманентными сожалениями. Юная особа (инстинктивно беспокоясь о своём самочувствии и за здоровье своего, не рождённого ребёнка), остановилось в первом же городе, до которого добрался изрядно потрёпанный караван. Им оказался город Фариз. В нём, Айша в первую же очередь отправилась к Мечети, где села у его порога. А местные жители брезгливо обходили её на поступях к храму, лишь снисходительно озирая неприглядный стан и непрезентабельное облачение путницы.

Гордость не позволяла ей просить милостыню у прохожих. Осознавая свою полную беспомощность и изнеможение, образовавшийся от жажды и стыда ком в горле, невольно выдавил из глаз, кристально чистые слёзы. Вдруг, из толпы отделился скромно одетый старец, который подошёл к ней. Опираясь на трость исхудавшей левой рукой, а правой придерживая перекинутую через плечо перемётную суму, сей преклонного возраста – незнакомый прохожий, с белоснежной бородой и глубоко посаженными глазами, спросил её:

– Что с тобой? В чем причина твоего несчастья? Разве гостям прекрасного города Фариз, в такой солнечный день, следует предаваться грусти? Доченька моя, вытри же свои слёзы. И сними со своих глаз этот печальный занавес безнадёжности. Оглянись вокруг. Ведь наша жизнь всё ещё бурно кипит. Тебе не стоит предаваться отчаянью. Ибо в душе, с «иманом11», ты не одинока. Внезапно выдернутая из состояния глубокой фрустрации: фразой, переполненной доброжелательными флюидами. Опешившая Айша, легонько взглянув опухшими глазами на этого старика (старающегося растянуть своё морщинистое лицо, желая по-отцовски ей улыбнуться), тут же резко встала и вытерла слёзы. Затем с уважением поприветствовав пожилого мужчину, предложила ему сесть рядом с ней, на ступеньках Мечети. А в ответ боязливо вымолвила:

– Почтенный старый господин, прошу прощения у вас за то, что лицезрите моё горе. Однако мне стало крайне любопытно – как вы узнали, что я не местная и совершенно одна?

Спросив об этом, она плавно отвела свой взор от старика: взволнованно пощупывая и теребя от смущения, своё потрёпанное платье. И не дожидаясь ответа на заданный вопрос, опустила вниз – опухшие от слёз, карие глаза. При каждом вдохе плавно погружаясь в свои воспоминания, она то и дело обволакивала очи, мокрой пеленой отчаянья. В её голове, крохотными вспышками возникали образы домочадцев. А на мгновение – при смене кадров, застыл образ усопшего отца, который всеми самыми тёплыми чувствами, отпечатался на холсте её внутреннего мира. В годы беспечной её юности, он часто был надёжной опорой. Ведь жестокий и реальный антураж мрачной мизансцены, уже перемолол своими безжалостными жерновами, немало наивных и неподготовленных к испытаниям наивных судеб.