– Стало быть, отец приор Девэ помощничка мне прислал, – хмыкнул, дочитав письмо, хозяин. – Как же тебя называть прикажешь?

– По документам – меня уверили, что они подлинные, – я Миклош Ковач. Но мне не нравится это имя. И если сговоримся насчет места, прошу называть меня Агасфером.

– Как скажешь, господин хороший. Агасфер так Агасфер, – не выказал удивления полковник. – А Ковач, это как? Из мадьяров, по документам, стало быть, будешь?

– Из них самых, ваше высокоблагородие! – привстал и поклонился посетитель.

– Угу… А руку, как его высокопреподобие отписывает, ты официально с детства на механической молотилке потерял?

– Был грех, господин полковник. С мальчишками забаловался и вот… попал!

– Грех, говоришь? А я вот не там грех зрю, человече! Аббат Девэ сроду никогда не врал – а тут, в письме, крутит! Пишет: «Сам, мол, все скажет – когда время придет». Руку-то покалеченную не желаешь показать, мил человек? Она у тебя, выходит дело, два раза пострадала? Один раз в мальчишестве, а потом и в юности?

– Зачем вам моя рука-то? – насупился посетитель. – Ежели не желаете рекомендацию отца приора принять, так и скажите! Пойду другое место искать, ежели что…

– Ишь ты, какой быстрый! – усмехнулся хозяин. – Пойдет он другое место искать! Может, и пойдешь, да только не ранее, чем я тебя, мил человек, разъясню! Дом-то у меня особый, можно сказать… Ну, так как, Агасфер? Не застесняешься старому солдату и рубаке руку свою покалеченную показать?

Тон у хозяина дома был самый что ни на есть веселый, даже игривый какой-то. Однако глаза смотрели недобро, вприщур. А ручищи, поросшие густым рыжим волосом, с широкими, словно садовые лопаты ладонями, не оставляли сомнения в том, что отставной полковник привык не только бумаги разбирать и холеную бородку в порядок приводить. В общем, скандал был раннему просителю совершенно ни к чему, и он, пожав плечами, расстегнул пальтецо, скинул его на табурет, задрал до плеча левый рукав то ли куртки, то ли полукафтана и привычным движением отстегнул крепления протеза. Помявши целой рукой культю, он вызывающе поднял ее чуть ли не до уровня глаз хозяина.

– Вот, извольте! Глядите!

– Ты на меня не обижайся, мил человек! – примирительно забормотал хозяин, смачивая холщовую тряпицу какой-то остро пахнущей жидкостью из склянки с высоким горлышком. Тщательно протер тряпицей ручищи. – Не бойся и не стесняйся – я ведь, брат, и по медицинской части дока! А что предосторожности блюду – так не от скуки, а потому как дом у меня, как уже говорилось, особый. Хоть и один, не считая прислуги, в нем живу, а гости самые разные здесь бывают!

Не переставая бормотать, хозяин осторожно взял культю обеими руками, согнул-разогнул локтевой сустав, бережно прощупал концы обрубленных некогда локтевой и лучевой костей предплечья.

– Извини, мил человек, за бдительность. Приводи себя в порядок и пошли-ка чайку с дороги попьем!

Хозяин быстро пересек мастерскую, бросил в пламя кузнечного горна ярко вспыхнувшую тряпицу, коей протирал руки, и дважды дернул сонетку со шнуром, уходящим в отверстие под потолком.

– Это я сигнал камердинеру подаю, чтобы на двоих накрывал, – пояснил он с усмешкой и кивнул на саквояж: – Весь твой багаж? Или остальное в вокзальной камере хранения оставил?

– Все здесь, – буркнул посетитель. – А сундук с книгами отец приор обещал прислать позже, когда устроюсь окончательно.

Архипов удивленно поднял брови, однако от комментариев воздержался. Скинув фартук, он повел гостя какими-то коридорами. На первый этаж поднялись уже по другой лестнице. Мимоходом хозяин остановился у застекленной наполовину двери, распахнул ее:

– Вот твое обиталище, господин Агасфер! Устраивает?

Комната была большой, светлой и почти пустой. Кровать, письменный стол с бюро, козетка с низким столиком, мраморный умывальник у двери, два шкапа вдоль стены. Через огромное французское окно, задернутое шторой, угадывался обширный балкон.

– Устраивает? – нетерпеливо повторил хозяин. – Ну, коли так, через тридцать минут жду в столовой. Обживайся пока, передохни с дороги-то!

Гость открыл было рот, чтобы спросить – раз «обживайся» – стало быть, место точно за ним? Но хозяин уже исчез, не удосужившись даже сказать – где искать эту столовую.

Агасфер прошелся по комнате, трогая сероватые чехлы на мебели, посидел на высоченной кровати – покачаться на ней, как в далеком детстве, не удалось: слишком она была обволакивающе уютна. Вспомнив о балконе, он с трудом выбрался из мягкого ложа, рванул балконные ручки – одна из них, не выдержав единоборства со стальным крюком в левой культяшке, с жалобным хрустом обломилась. Но тяжеленные балконные двери все-таки распахнулись, наполнив комнату влажным воздухом. Воздухом свободы!

Весь балкон был устлан ковром из листьев – и прошлогодних, и совсем уже почерневших, рассыпавшихся в мелкое крошево. Ступая по этому «ковру», Агасфер добрался до балюстрады – белоснежной, несомненно подновляемой каждый год, а то и несколько раз в год, сообразно с влажным петербургским климатом. Балкон выходил в небольшой сад, ограниченный серыми слепыми стенами окружающих домов.

Сад, когда-то ухоженный и уютный, ныне пребывал в запустении. Дорожек под листвой вперемешку с упавшими сучьями и даже целыми деревьями почти не было видно. Часть скамеек перевернута, часть поломана. Единственная натоптанная тропка вела откуда-то из-под балкона к дальней стене и заканчивалась перед глухой мощной калиткой в заборе. Черный ход?