Шрифт:
Порыв ветра надул шторы, как паруса на корабле. Спохватившись, гость вернулся в комнату, прикрыл двери и присел на жалобно скрипнувшую козетку.
За два десятка лет, проведенных в монастыре, гость отвык от людского общества. Да, в монастыре шла своя жизнь, там тоже порой кипели страсти, были свои радости и огорчения… Однако крепкие стены Ясногурского монастыря, выдержавшие не одну осаду, даровали отрешение от суетного мира. Здесь, в Петербурге, таком знакомом и одновременно ставшим чужим, надо было заново привыкать к обществу людей…
Впрочем, надо ли? Может быть, покинув паулинов, он сделал ошибку?
И этот странный хозяин, отставной полковник Главного штаба… Еще в Ченстохове, затеяв разговор с отцом приором о своем желании покинуть монастырь и зная об обширных, порой неожиданных связях аббата в миру, гость втайне надеялся на надежность и разносторонность этих связей. Однако особняк чудаковатого полковника-отставника оказался полной неожиданностью.
Новоявленный петербуржец не мог не признаться себе, что его коробит панибратское «тыканье». Ему «тыкали» и непритязательные попутчики по варшавскому поезду, а вот теперь и этот полковник. Подобное обращение, бывшее нормой в монастыре, возмущало донельзя за его пределами.
Однако пора было идти искать столовую. Подумав, Агасфер раскрыл саквояж, достал аккуратно сложенную белоснежную сорочку и свой самый лучший, «парадный» протез – протезами-то и был в основном наполнен дорожный сак. Самыми разными, на все случаи жизни, как говорится.
Протез являлся не только «парадным» по мастерству отделки и обтягивающей кисть коже тончайшей выделки. Паулины из монастырских мастерских сделали его многофункциональным подобием живой человеческой руки. Сложная система ремешков и стальных прутков-тяг, опутавших руку почти от предплечья, позволяла хоть и неуклюже, но держать в бесчувственных пальцах стакан, браться за край тарелки и даже передавать ее – во время обеда, например… Или удерживать какой-нибудь круглый предмет вроде рукоятки трости… Все это требовало не только определенных движений верхней части руки, но и сгибания локтевого сустава, сжатия и растягивания невидимых под тканью рукавов пружин и гуттаперчевых лент…
Дорожных брюк гость менять не стал – надел только заранее начищенные полувоенные ботинки с крючками вместо шнурков – он давно уже приловчился застегивать и расстегивать их одной рукой довольно споро.
Несколько минут ушло на тренировку перед зеркалом: «парадным» протезом калека пользовался нечасто, а управление его механизмом требовало, как уже было сказано, определенных навыков. Посмеиваясь над своими усилиями казаться полноценным человеком, Агасфер, наконец, выбрался из комнаты и пошел на поиски столовой, полагаясь при этом не столько на интуицию, сколько на следы, оставленные кем-то на изрядно запыленном паркете.
Скоро стали слышны голоса – отрывистый командирский бас хозяина дома и почтительный тенорок прислуги. Между столовой и гостем оставалась лишь одна довольно массивная дверь. Приостановившись, гость поправил здоровой рукой зажатую мертвыми пальцами протеза книгу, в последний момент захваченную из комнаты, и, коротко постучав, отворил дверь.
Он ожидал чего угодно – только не этого! И хозяин, и камердинер, стоя на коленях, вдохновленно рылись в груде старых газет, сваленных посреди столовой.
– А-а, это ты, мил человек! – как ни в чем не бывало улыбнулся сквозь бороду Архипов. – Проходи к столу, садись! Не обращай внимания на сей бедлам – как видишь, пользы от моего старого Кузьмы как от козла молока! Ну, чего стал столбом, дурень? – это было уже обращено к камердинеру: – Угощай гостя!
Камердинер, не сводя вытаращенных глаз с зажатой в мертвой руке гостя книги, разогнулся, попытался отряхнуть от пыли испачканные колени, улыбнулся и сделал приглашающий жест.
– Я сейчас закончу! – объявил хозяин. – Не люблю, знаешь ли, оставлять незаконченные дела, хоть и пустяшные! Кузьма, ты переложил, как тебе было велено, все приборы нашего гостя под правую руку? Вот и усаживай его, угощай! Называть его можно господин Агасфер!
Кузьма, явно предупрежденный о физическом изъяне хозяйского сотрапезника, по-прежнему с изумлением взирал на зажатую в его левой руке книгу. Услыхав библейское имя, он торопливо перекрестился, бросил на хозяина вопрошающий взгляд: а не шуткуешь ли ты, барин, со мной, старым? Где ж тут калека-то? Да еще с таким-то именем…
Проследив за взглядом слуги, Архипов, прищурясь, всмотрелся в заглавие книги.
– «Опыты» Мишеля Монтеня? Читал давеча сие, мил человек, или просто в руку взял первую попавшуюся книгу? Кстати, можешь называть меня запросто Андреем Андреичем.
– Читал, и много раз, Андрей Андреич, – ответил гость. – В монастырской библиотеке это издание было в наличии, однако, признаться, отец приор не одобрял многих воззрений и наблюдений господина Монтеня и не любил, когда эту чрезвычайно полезную, по моему разумению, книгу брали для чтения его братья – монахи.
– Хм… Не знаю, как аббат, но я целиком и полностью разделяю убеждение в полезности писательских трудов господина Монтеня. И с удовольствием вернусь – позже, разумеется, в свое время – к приятной беседе на эту тему. Ага! – неожиданно вскрикнул хозяин, потрясая выуженной из кипы старых газет одной из них. – Ага! Вот и нужный мне номер!