— Откуда такая уверенность? — скептически спрашивает Палома, неуверенно топчась у самого выхода.

— Натуральное дерево используется в Муравейнике все реже и реже, думаю, этот цех простаивает большую часть времени.

— Ага, у нас все стремятся сделать синтетическим, даже еду, — поддакивает Ворчун.

Так и хочется вякнуть, что мы живем в большом дереве, только не таком как те, чьи стволы распиливают здесь. Интересно, как Муравейник относится к этому производству?

В следующий момент нам всем приходят сообщения от хозяев игры. Я зачитываю его для Лекса, чтобы ему не пришлось мучиться, у него наверняка такое же. Итак, нам нужно просто нажать на кнопку у окна номер четыре. Оттуда появится бревно, прямо при нас распиленное на доски. Из этих досок мы должны сложить мостик через канаву, к той самой двери, что вызвала у меня вопросы. Открыв ее, мы получим новую подсказку.

— Зачем?! — восклицает Ворчун, — зачем нам делать новые доски, если тут всяких навалом?! — он резкими движениями обводит руками штабеля, высящиеся рядом с нами. Из них можно не только мост через канаву построить, но и даже закидать ими всю эту канаву доверху. Если конечно она не откроет свою хищную пасть и не сожрет их всех, предварительно как следует прожевав.

— Нам же нужно еще и открыть как-то эту дверь, наверное, ключ от нее тоже появится через окно, — предполагает Палома, оглядываясь на окно номер четыре.

— Ладно, давайте сделаем это, — Лекс подходит к окну и тянется к кнопке под намалеванной на стене цифрой.

— Число смерти, — вдруг изрекает Герти. Мы все оглядываемся на нее. — Четыре! В одном из миров это число связывают со смертью, несчастьями и бедами.

— Ну какому-то бревну сейчас придется несладко, — пожимает плечами Ворчун.

— А ты что думаешь? — обращается ко мне Морис.

— Э, в нумерологии четыре означает равновесие, порядок, гармонию и завершенность, — вспоминается мне.

— Смерть — это вполне себе завершенность, — говорит Лекс. — Так что, испугаемся символизма и пойдем домой?

— Еще чего, врубай давай! — раздраженно восклицает Ворчун.

Лекс нажимает на кнопку, и мы все уставляемся на окно. Слышим неприятные звуки включающегося механизма, а уж когда пилы начинают вгрызаться в несчастное бревно, звуки становятся совершенно невыносимыми, как будто они ввинчиваются через уши прямо в мозг.

Мы смотрим на шторку, из-за нее начинает что-то выползать, и, зажимая уши и отходя подальше, мы не сразу понимаем, что это отнюдь не распиленное на доски бревно, ползущее на нас по направляющим. Это больше похоже на длинный деревянный ящик, разрезаемый пилами вдоль. За шумом вроде бы слышится крик или стон, но тут же обрывается. Появляющиеся куски ящика дергаются, как будто это живое существо в агонии смерти, а с направляющих начинает что-то капать, потом течь ручьями. Да что там, эта жидкость от дергающихся досок брызжет во все стороны.

— Остановите это! — кричит кто-то из нас в панике.

Все вокруг покрывается красными брызгами, а под направляющими собираются красные лужи. Лекс снова нажимает на кнопку, еще и еще раз, но механизм не останавливается, пока ящик не выталкивает к нам полностью и боковые доски не отваливаются в стороны. Звуки постепенно стихают. А мы смотрим на то окровавленное месиво, что лежит перед нами на направляющих.

Очевидно, в деревянном ящике находился человек. Через пару секунд до нас это окончательно доходит, и Герти начинает жутко вопить. Палома падает в обморок. Ворчун в ужасе пятится назад, спотыкаясь, выскакивает в коридор. Морис валится на колени там, где стоял, и его рвет. Лекс сползает по стене и садится на пол, в его глазах я вижу осознание того, что он только что убил человека, хотя это и ненамеренно. И вообще, если он и виноват, то не больше, чем все остальные. Мы заигрались, думали, что никто не пострадает, и что в крайнем случае, мы сможет все вовремя прекратить. Но с чего мы доверились другим людям, о которых ничего не знаем? Сейчас это кажется непозволительной глупостью.

— Ты не виноват, — говорю я Лексу. Он мотает головой, не в силах пока что собраться. Палома приходит в себя, но выглядит скверно. Морис еще хуже. Он отползает еще дальше, опирается на штабель досок и смотрит на дальнюю стену, на которой нет брызг крови. Герти перестает вопить и начинает плакать. Ворчун исчез.

Я на цыпочках подхожу к мертвому и изуродованному телу, стараясь не наступать на кровь, хотя это невозможно. По-моему, это был крупный мужчина. На то, что от него осталось тяжело смотреть, особенно учитывая предположение, что он, до того как пилы разрезали ящик, был еще жив и в полной мере почувствовал начало того, что с ним произошло. Я вижу остатки веревки там, где должны были находиться его руки и ноги, то есть в ящик его поместили связанным. Рот же ему заткнули кляпом. По нелепой случайности бантик, такой, которыми обычно украшают подарки, остался целым и на месте, не сполз, не затолкнулся между кусками окровавленного мяса, а все также красуется поверх всего этого, как будто мы и вправду получили такой вот презент. Презент от второй команды, наверное, хотя сложно представить, что они согласились выполнить такое задание. Среди останков я также обнаруживаю белую идентификационную карточку, хотя теперь-то она полностью красная.

Мы все в ужасе вздрагиваем, потому что кто-то начинает ломиться в дверь — не ту, что над канавой, а ту, что в стене с окнами. Раньше ее было незаметно особо, потому что она скрыта поставленным там подъемником с досками. Кто бы это ни был, ему никак не войти.

— Откройте, откройте, что там происходит?! — истерично кричат из-за двери. Слышны и мужские и женские голоса, они перепуганы как и мы.

Мы переглядываемся, и никто не двигается с места.

— Наверное, это вторая команда, — предполагает Палома, убитым голосом. — Они тоже не понимают, что происходит.

Морис с трудом встает и, поколебавшись и снова обведя нас всех взглядом, отводит подъемник в сторону. В зал тут же врываются четверо. Обеих девушек я уже видела, так что это действительно вторая команда. Кроме них заходит сухонький пожилой мужчина и спортивный молодой человек. Они знают, куда смотреть, но увидев труп, они приходят в неподдельный ужас. Проходит некоторое время, прежде чем им удается его обуздать.

— Это мы сделали, это мы сделали, — много-много раз повторяет шокированная блондинка, не помню, как ее зовут.