— Это ее звание, — разрешает себе улыбнуться Холодильник. — Намек на рай, Эдем. Яблоневая веточка.

— Это бабушкина причуда, — вежливо объясняю я Прохору Васильевичу, совершенно игнорируя Хозяина. Но терпение не входит в прайс моих достоинств, и я реагирую на провокацию. — Как скажете, господин Климов-Адский.

Прохор Васильевич снова заразительно смеется, и я невольно улыбаюсь в ответ.

— Вы готовы дать мне ответ? — напоминает Холодильник, перестав поддерживать свои же шутки.

— На ваши три предложения извольте получить три отказа, — скалю я зубы. — Разрешите приступить к выполнению своих непосредственных обязанностей?

— Сделайте одолжение! — ухмыляется Холодильник, почему-то нисколько не расстроенный моим тройным отказом. Кажется, у него даже настроение улучшилось.

— А можно я вас провожу? — неожиданно спрашивает меня Мистер Харизматичность — Прохор Васильевич. — Проверю, насколько безопасен ваш кабинет, Нина Сергеевна.

— Как бункер Сталина, — вмешивается Александр Юрьевич. — Кабинет давно проверен.

— Кем? — не понимаю я. — Когда?

— Николаем, два дня назад, — лениво отвечает Холодильник, садясь за стол, погружаясь в бумаги и теряя ко мне интерес.

— Девочки! — непривычно строгая Павла Борисовна сурово смотрит на всех нас поверх очков. — Я собрала вас, чтобы поставить в известность о важном факте в биографии Прохора Васильевича.

Мы набились в кабинет рекламного отдела, собранные там Риммой Викторовной по приказу Павлы Борисовны. Неделя, прошедшая после появления в агентстве Прохора Васильевича, стала настоящим сумасшествием. Практически все женщины уже попытали счастья, постаравшись привлечь к себе внимание полубога. И домашнюю стряпню носили на первый этаж, и за свою безопасность беспокоились, когда в агентство приходили мужчины, и мужского совета просили.

Прохор Васильевич был вежлив, даже галантен, внимателен к просьбам, глух к комплиментам. Не ел пирожки, булочки и хворост домашнего приготовления. Все свои недюжинные силы он отдавал работе. Неожиданно увеличившееся количество клиентов агентства мы связывали с приходом Холодильника напрямую. Серьезный бизнесмен заинтересовался небольшим агентством. Эта новость привлекла и журналистов, и клиентов. Стало многолюдно. Работы прибавилось у всех. Но это не мешало нашим девочкам от двадцати до шестидесяти виться вокруг Прохора Васильевича. Было это настолько откровенно и навязчиво, что Павла Борисовна не выдержала.

И вот мы сидим в кабинете Марины и испуганно смотрим на рассерженную женщину.

— Он женат?! — облекает в слова коллективную женскую мысль Марина.

— Давно и глубоко! — забивает Павла Борисовна первый гвоздь в крышку гроба, в котором добрая половина соискательниц похоронила свои надежды.

— Насколько давно? — выдыхает вопрос блондинка Верочка, надеясь на свою молодость и свежую красоту.

Павла Борисовна выдерживает мхатовскую паузу:

— Двенадцать лет! — такое количество лет звучит как приговор.

— Ах! — веселюсь я, наблюдая за своим родным курятником. — Столько дают за убийство с отягощающими обстоятельствами.

— И дети есть? — почти плачет Марина.

Павла Борисовна снова держит паузу:

— Четверо!

Падающие челюсти заколачивают оставшиеся гвозди.

— Я бы от такого рожала и рожала… — стонет Верочка.

— Как там говорят? — насмехается над нами Димка. — Жена не стенка — можно и подвинуть.

— Двенадцать делим на четыре… — задумывается Верочка.

— Калькулятор? — не удерживается от сарказма Димка.

— Один ребенок каждые три года! — сообщает Марина, печально оглядев нас. — Если за двенадцать лет никто не увел…

— Совершенно верно! — Павла Борисовна очень довольна произведенным эффектом. — Работаем спокойно и ведем себя прилично. А то уже перед Александром Юрьевичем неудобно.

— Кстати, об Александре Юрьевиче! — Марина оживляется. — Он еще не женат.

— Орлы на курицах не женятся! — отрезает Павла Борисовна. — Хватит строить матримониальные планы на пустом месте.

Работаем с Димкой и Костиком до позднего вечера. Опять не успею навестить родителей. После полуночи тащусь вниз, в холл, с чашкой "ужина для балерины". Даже не успеваю устроиться в кресле Дарьи Владиленовны, как свет уличного фонаря, желтой дорожкой пересекающий пол, перекрывает широкая тень.

— Нина Сергеевна? — удивленный вопрос Прохора Васильевича, неожиданно вышедшего из своего кабинета. — Что-то случилось?

Только сейчас понимаю, что больше недели не спускалась ночью в холл и начальник охраны ничего не знает о моей странной привычке. Позвольте? А почему он здесь? Видимо, я спрашиваю вслух, потому что Прохор Васильевич вежливо отвечает именно на эти вопросы: